обхватить один из них. Кое-где попадались россыпи скользких камней, неприятных на ощупь. Вокруг царила тишина: должно быть, на деревьях-великанах свили гнёзда совы и распугали лесных певцов.
Вдруг передо мной мелькнул светло-рыжий мех, я машинально закрыл лицо руками и почувствовал на себе тяжесть какого-то тела. Когти зверя впились в мою лосиную куртку, а его зловонное дыхание ударило в лицо.
Я схватил за горло неизвестного хищника, открыл глаза и увидел жёлтые зрачки рыси. Её прыжок опрокинул меня на землю, и я изо всех сил старался теперь оттянуть зубастую пасть от своей шеи, но чувствовал, что долго не выдержу.
От когтей хищника меня защищала кожаная одежда, хотя рысь прорвала её в нескольких местах.
Я старался подмять рысь под себя, но её гибкое тело всё время вырывалось из моих рук, всё ближе блестели её глаза, в них я видел свою смерть. Внезапно новая тяжесть навалилась на меня.
Тело рыси распласталось на мне, а над её мордой показались чёрные космы Прыгающей Совы. Он подсунул левую руку под горло хищника и прижал его голову к своей груди, а правой рукой несколько раз вонзил стальное жало ножа в бок зверя.
Наконец я почувствовал, что мускулы хищника слабеют, и тут Сова последним ударом полоснул по горлу рыси.
Тяжело дыша, окровавленные, поднялись мы с земли.
- Наша кровь смешалась в этой борьбе, - сказал я. - Отныне, Сова, ты мой брат по крови.
- Пусть дух убитой рыси охраняет нашу дружбу, - тихо ответил Сова. Вот и пришёл день, который смыл наш позор. Сегодня ночью мы станцуем в родном селении танец Рыжей Рыси.
Мы срубили молодое деревцо, очистили его от веток и пропустили этот шест между связанными передними и задними лапами зверя, затем положили шест на плечи и двинулись в сторону селения.
Солнце не успело ещё спрятаться за лесом, как мы уже подошли к скале, где стоял на страже Храбрый Змей. Он заметил нас издали и неподвижно застыл на скале, опираясь на своё копьё. Увидев нашу добычу, он не сказал ни слова. Мы тоже молча прошли мимо и направились к лагерным кострам.
Едва только миновали мы первые шатры, как нам навстречу вышли колдун и несколько воинов. На Горькой Ягоде были только легины и пояс. Колдун подошёл с ножом в руке к лежащей рыси. За ним начали подходить охотники. Заблестели и окровавились ножи, и через несколько минут рыжая шкура была поднята на копьях. Загремел бубен, и в такт его ударам все двинулись в обрядовом танце на площадь перед большим костром. Вокруг всё замолкло. Горькая Ягода взял из рук охотников окровавленную шкуру, набросил её на себя и начал медленный танец.
Воины начали ритмично ударять копьями о цветные щиты и притопывать ногами. Всё быстрее становился танец, всё громче грохот бубнов и пение воинов. Из пасти рыси на грудь колдуна текла густая кровь. Внезапно колдун выскочил из круга танцующих воинов и встал перед нами.
Я отступил на пару шагов назад, оставляя Горькую Ягоду лицом к лицу с Совой. Колдун начал ходить вокруг Совы лёгкими мягкими шагами, подобно хищнику, чья рыжая шкура была у него на плечах. Неожиданно одним движением он стянул с себя шкуру и набросил её на моего друга, одновременно вовлекая его в круг танцующих. Удары в бубны гремели, орлиные и совиные перья в убыстряющемся темпе колыхались в чёрных, смазанных бобровым жиром волосах охотников.
Я потерял Сову в танцующей толпе, но вскоре увидел, как его под общие крики высоко подняли на щитах воинов. И вновь наступила тишина.
В этой тишине прозвучал крик колдуна, как свист брошенного лассо:
- Нихо-тиан-або! Нихо-тиан-або! Неистовая Рысь, Неистовая Рысь!
Все взгляды обратились к Сове, лежащему на щитах воинов. Он поднялся, сорвал с себя окровавленную шкуру, подбросил её вверх в густеющий мрак и повторил за колдуном своё имя:
- Нихо-тиан-або! Неистовая Рысь!
5.
Много подвигов я совершил.
Много выпустил быстрых стрел,
Их осталось мне только четыре.
Вновь согнётся мой верный лук,
И опять зазвенит тетива,
И четырежды песню споёт
Песню Смерти моим врагам.
Хвалебная песнь
Сова получил имя, и я больше никогда не назову его юношей из рода Совы: в сумерках того вечера родился Неистовая Рысь, и ночь вычеркнет из памяти его прежнее прозвище. Никогда не зазвучит в моих устах его старое имя.
В тот же самый вечер, после танцев в честь друга, мать и сестра занялись нами, осмотрели наши раны от когтей рыси, обильно смазали их горячим медвежьим жиром. Затем ловкие3 руки сестры наложили повязки из лыка.
С этими повязками мы гордо ходили по всему селению, а в наших волосах колыхались новые совиные перья. Больше всего вертелись мы вблизи шатра Храброго Змея. Пусть посмотрит на нас и поймёт, что перед ним не какие-нибудь беспомощные малыши-ути!
Но, совершив значительный для нашего возраста подвиг, мы были вовсе не так горды, как показывали это внешне своим поведением. В глубине души мы чувствовали стыд, что этот подвиг был вызван нашим непослушанием.
Оставшись наконец одни с моим отцом, мы поклялись ему, что его глаза уже никогда больше не увидят наших недостойных поступков. Отец был доволен клятвой и, когда мы выходили из его шатра, на прощание сказал:
- Осень моей жизни приближается ко мне всё быстрее. Когда же придёт мой час и я должен буду уйти Дорогой Солнца на Северное Небо, душе моей будет легче при мысли, что я оставляю здесь, на земле, храбрых и справедливых юношей.
И мы, выйдя из шатра, ещё раз поклялись на клыках медведя никогда в жизни не нарушить доверие вождя племени.
Эти дни для нас были полны радости. Мы радовались нашим семьям и тёплым шатрам, прыжкам нашего пса Тауги, не отходившего от нас ни на шаг. Где бы мы только ни появлялись, нас немедленно окружали ровесники и расспрашивали о приключениях в чаще, о таинственных следах белых, о борьбе с рысью. Они рассматривали царапины на нашей коже, а затем мы вместе - не помню уже, в который раз! - ходили смотреть на шкуру рыси.
Но в конце концов нами стали интересоваться меньше, и жизнь в селении пошла обычным чередом. С каждым днём Прилетали всё более холодные ветры, от их морозного дыхания листья теряли свой цвет и скручивались, как берёзовая кора в пламени костра. В селении начались приготовления к охоте.
Собаки бегали, высунув языки и раздувая ноздри. Даже воздух стал пахнуть иначе. Он пропитался запахом опавшей и истлевающей листвы. Этот запах заставлял кровь быстрее струиться в жилах и ждать крика диких гусей: улетая большими стаями на юг, они громким гоготаньем сзывают охотников на большую охотничью тропу.
Однажды Неистовая Рысь и я сидели на вершине лысого холма, этот холм поднимался над чащей, как маленький остров на Большой Воде. Мы присматривались к летящим вереницам журавлей и диких уток, слушали, о чём ветер поёт среди ветвей, прислушивались, как шепчутся друг с другом опадающие листья последним языком живых.
Позади послышались лёгкие шаги. Оглянувшись, мы увидели возле себя Тинглит.
- Я пришла к вам, чтобы принести тебе, Сат-Ок, новый лук от Танто, а тебе, Неистовая Рысь, я сделала ожерелье из когтей и клыков убитого тобой хищника.
Хотя подарки нам очень понравились, мы взяли их из рук Тинглит с безразличным видом, не выказывая своей радости.
- Поблагодари моего брата за подарок и скажи, что первая дичь, убитая стрелой из этого лука, будет принадлежать ему.
- А я благодарю за ожерелье, и пусть пальцы твои никогда не знают усталости, - прибавил Неистовая Рысь.
Тинглит молча кивнула нам и ушла.
И только тогда я с удовольствием оглядел свой лук. Он был изготовлен из прутьев, сорванных с деревьев разной породы, и обшит мокрой волчьей кожей. Высохнув, она сжала прутья, как в железных
