Джош с кривой усмешкой:
- Ну, если так, я дам тебе, пожалуй, немного. - И протянул бутылку. Вот, отпей, Сынок, до сих пор.
Сынок обтер горлышко бутылки грязной ладонью и стал, булькая, умело, как бывалый пьянчуга, лить лимонад себе в глотку.
Джош обеспокоенно:
- Все! Довольно!
Сынок облизнулся, отрыгнул, два раза чихнул в бутылку и сказал:
- Он горячий и противный.
- Никто тебя не заставлял его пить. Отдавай.
- А мне пить хочется, я долго на солнце сидел. Джош со стоном смотрел, как Сынок допивает его лимонад.
- Спасибочки.
- Да уж на здоровьице.
Сынок утерся грязной рукой и сказал:
- Опоздаешь.
- Опоздаю. Куда?
- На блины к Лоре.
- Вот тебе на! Ты-то откуда знаешь?
Сынок засопел и стал старательно разглядывать свое ведерко из ржавой жестянки с проволочной ручкой.
- Я вот головастиков наловил, раки не ловятся.
- Откуда ты знаешь про блины у Лоры?
- Она меня послала проверить, где ты.
- Она тебя послала? Ну вот, ты и проверил.
- Ты же собирался прийти в двенадцать.
- Еще нет двенадцати.
- Есть. Уже больше двенадцати. Но я знал, что тебе не хочется идти, вот и не стал тебя будить. Джош ничего не ответил. Опасный малый.
- Я еще, может, сегодня увижу Лору. Могу сказать ей, что ты сказал, пусть она провалится.
- Посмей только!
- Я бы съел шоколадную лягушку, вот мне чего хочется.
- А по уху получить тебе не хочется?
- Если бы у меня был пенни, я мог бы пойти и купить себе шоколадку. И я бы не пошел тогда к Лоре.
- Нет у меня пенни.
- А ты поищи.
- По-твоему, я миллионер, что ли?
- Я могу сказать Лоре, что ты сказал, она уродина.
- Только попробуй!
- Могу сказать Гарри, что ты обманул его сестру, потому что она жирная.
Джош посмотрел на него в недоумении. Джош не верил своим ушам.
- Ах ты, гаденыш! А вчера еще нес тетикларины книги. Пел псалмы. Собирал пожертвования в тарелку. Сколько монет ты спрятал себе в карман?
- Я могу и это передать Гарри. Мы с Гарри родня, вот что. Мы с ним рядом живем. И еще я своему папе могу сказать. У папы есть знакомый полицейский в Балларате.
- Держу пари, Сынок, что твой папа знаком только с тем полицейским, который сажает его под замок. Нашел тоже, кем меня пугать.
Но пострел уставился в свою жестянку и молчал. То ли он ничего не понял, то ли размышлял, оценивал силы противника. Господи, ну что будешь делать с таким чудовищем?
- Ладно. Бери мой завтрак.
- Если я съем у тебя завтрак, об этом может узнать твоя тетушка, вот что.
- Маленький, а какой негодяй. Надеюсь, мне не придется с тобой встретиться, когда ты вырастешь. Ну хорошо, у меня есть карандаш! Годится?
- У меня у самого есть три карандаша. Я лучше хочу шоколадную лягушку.
- Ладно, я дам тебе еще один пенни, но имей в виду, это будет в последний раз. В самый, самый распоследний. Если ты снова явишься с вымогательствами, я из тебя все мозги вытрясу. - Джош стал шарить в карманах. - Я из-за тебя совсем без денег останусь. На всю неделю. Иди домой и скажи своей маме, чтобы она тебя утопила!
Он искал, но ничего не находил. Силы небесные. Он потерял все деньги!
- Давай мой пенни!
Джош сквозь зубы:
- Нету твоего пенни.
- Тогда я про тебя скажу.
Тут Джош взорвался:
- Иди. Иди говори, что хочешь! Говори, кому хочешь! Наплевать мне! Нет у меня ни пенни. Нет у меня денег. Я их потерял. Все деньги потерял!
- Давай мой пенни!
- Я из тебя сейчас котлету сделаю, Сынок.
- Отдавай пенни!
- Я тебя предупредил...
Маленький людоед попятился:
- Ты меня не тронь. Ты меня не бей. Я маме скажу, я папе скажу.
И стал отступать задом, совсем как Лора, такой же расстроенный, неуверенный. Потом вдруг повернулся и бросился бежать.
- Я маме скажу! Я папе скажу!
Бежал, громко плача, бросив возле Джоша свое ржавое ведерко.
Деньги... где же он их обронил? Может, в лесу, когда убегал от кролика? А может, на насыпи? Или когда лез через проволочное ограждение и свалился? А может, на дне пруда?
Сынок отбежал уже далеко, но слышно было, как он орет, будто его режут.
20
Джош Плаумен шагал по желтому жнивью к желтому горизонту, туда, где начиналась широкая желтая равнина, на которой некогда люди умирали от жажды и лишений - если повезет. Куда люди уходили и пропадали, рассчитывая, что там их ни за что не отыщут. На придорожном указателе значилось: 'Мельбурн, 110 миль'. Удивительно. От Мельбурна считалось только 95. Шагал, прихрамывая, опираясь на палку, за плечами болтался пустой рюкзак, в карманах, где должны быть деньги, тоже пусто. Шел и грыз увядшую морковку. Думал о тете Кларе. Думал о Лоре. Думал о Сынке. Сочинял записку, которую найдут рядом с его телом.
Я не знаю, тетя Клара, почему все так вышло. Просто у меня врожденный дар - нарываться на неприятности. Раз - закрутилось, и пошло-поехало. Так всегда бывает. Где что не так, там обязательно я. А вот где мои деньги этого я не знаю.
Посмотрите на мои руки: все ногти обломаны. Это я в земле копался, искал монетки. Четыре недели тяжкого труда. По субботам я расчерчивал теннисные корты. По воскресеньям подстригал газоны. Экономил на всем. А этот постреленок только сунется туда - и сразу найдет, можно не сомневаться.
Мне очень жаль, тетя Клара, но откуда я знал, что маленький людоед побежит домой с ревом? Я его пальцем не тронул. Я, если б схватил его за горло, так бы вот, кажется, и придушил. Вымогатель паршивый. Уж у него-то деньжата водятся. Монетки под матрацем, монетки под половицей. Монетки зарыты в саду. Запирайте свое серебро, тетя Клара. Он же готовится в преступники. Не про то вы ему рассказываете, тетя Клара... Он вот наслушался о египетской резне. Но ведь если господь бог может рубить у людей головы, почему же тогда Сынку нельзя за их счет поживиться? А вы говорите, они живут в открытую, друг у друга на виду. Да в этом поселке, наверно, от таких, как он, каждый вынужден втихую откупаться.
