украшенном драгоценными камнями, сгруппированными на манер орденских звезд, сидел на кожаных подушках. Сыщикесса (на ее сбережения был заказан и изготовлен ошейник) в порядке подчиненности устроилась пониже. Она держала поводок.
Комиссар время от времени поворачивался к боксеру, гладил, мягко рычал или взлаивал что-то успокаивающее; они нашли общий язык. Пес вел себя достойно: сидел на прямых передних лапах с гордо поднятой головой и настороженными ушами, звуки фанфар игнорировал, не отзывался на них по собачьему обыкновению лаем с подрывом. Только при выезде со 2-й Заречной, когда машину сильно качнуло на ухабе, он преступил лапами и, вдруг остервенясь, цапнул за кисть Лили, которая хотела его поддержать. На что та ответила:
— Признаю и раскаиваюсь!
Кавалькада въехала на мост, промчала по его средней линии, свернула на набережную к пси-вокзалу. Здесь были реальные толпы зевак и натуральные клики. Приветствовали более всего Лили: “Мамочка, где ты пропадаешь, мы умираем без тебя!” — “Лили, когда же?”— “Гля, девки, Лильку легавые замели, с собаками ловили!” — и т. п. Но сыщикесса на возгласы не реагировала, сидела, в подражание сановному псу, наклонясь несколько вперед и выставив грудь, лицо твердое, глаза устремлены вдаль. Не было больше прежней Лили, завязала: Начальник Охраны и Общепланетного Сыска возвращался к своей форме служения обществу.
Затем был стремительный подъем сквозным лифтом на верхотуру башни, в кабины VII класса. Служитель, который месяц назад принимал из космоса комиссара Мегре, теперь занялся сыщикессой. Довольно быстро НООС перешел в кассетную связку — и, кстати, провожающие увидели, что у него довольно скромные числа интеллекта и характера, не выше шести-семи баллов… то есть брал он не тем, что имел, а более тем, от чего был свободен: от нрав—
Дифференцированием личности боксера занялся сам агент 7012, более пес никому не доверял. Здесь возни было много: успокоить в новой обстановке, закрепить вдоль хребта и на голове специально изготовленные контактки. “Н-ну… ну-ну, — слышал Звездарик необыкновенно мягкий голос комиссара, — лизни мне напоследок руку, лизни, можно. Дальше-то уже тебе будут лизать”. Наконец и это было исполнено. Кассетную связку с личностью НООСа и розовый блок с Характером, отныне принадлежащем МПШ—XXIII, тотчас отправили — той же машиной в сопровождении ромба мотоциклистов, но уже без фанфар — на загородный космодром, где почтовая ракета без промедления унесла пси-груз на околоземную орбиту. На ней готовился в рейс фазовый гиперзвездолет — он и забросит это имущество на опытную пси- станцию Суперграндии.
Мегре и Звездарик вместе с обессученным псом сидели в скверике космодрома, провожали глазами уносившуюся за облака огненную черточку, слушали затихающий на высокой ноте вой двигателей ракеты. Семен Семенович не испытывал облегчения, на душе было пакостно. На протяжении всех “проводов” они с комиссаром так и не решились поглядеть в глаза друг другу. Слишком охотно оба согласились с решением, которое подсказала им эта… этот… а куда было деться! “Дело формально закончено, а что узнали, поняли, обнаружили? Ничего, пшик”.
— А не находите ли вы, Семен Семенович, что в этой операции нас кто-то тонко и умело опекал? — повернулся к нему комиссар; он думал о том же. — Опекал, направлял, вел…
— …и провел! — заключил начальник ОБХС. — Нахожу. С ним-то что будем делать, Порфирий Петрович? — он указал на боксера.
Оба посмотрели на собаку. Она сидела около скамьи почти в той же позе, что и в машине: на прямых передних лапах и с поднятой головой, — но нет, это был не прежний пес-лидер. Тварь дрожащая со слезящимися глазами и вжатым между ляжек куцым хвостом теснилась к ноге комиссара, тихо скулила от непонятного ужаса происшедшего с ней и в ожидании новых бед. Даже ошейник с драгоценностями не украшал теперь пса.
Если отнять характер у человека, у него останется имя, положение, близкие, имущество, наконец. Но отнять характер у собаки значит отнять у нее все.
— Что делать? — хмуро пробормотал Мегре, избегая ищущего собачьего взгляда, махнул рукой. — Делайте.
Звездарик вздохнул, поднялся, повел упирающегося, скулящего пса в дальний конец сквера, к мусорному контейнеру; на ходу растегнул кобуру, достал пистолет. Сухо щелкнул выстрел. Вернулся, неся ошейник: драгоценности надлежало сдать в Инбанк.
— Я так понимаю, Порфирий Петрович, — проговорил он, когда они направились к машине, — что, несмотря на то, что дело формально завершено, вы считаете возможным покинуть нашу планету?
— Вы правильно понимаете, — кивнул Мегре.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. СУПЕРПОГОНЯ
Ты чего за ним гнался? А чего же он убегал!
Вася Долгопол бежал по аллее городского парка, напоенного запахом цветущих лип; на бегу достал из бокового кармана мини-передатчик, выдвинул антенну, нажал кнопку вызова ОБХС, а сам следил за худощавой темной фигурой далеко впереди.
— Слушаю! — отозвался в аппарате голос Звездарика.
— Алло, шеф! Это Долгопол… следую за Донором. В парке культуры. Он в сторону старых кварталов бежит.
— Вас понял, Лукович! — весело гаркнул начотдела. — Не упускай, сейчас будем.
Вася сложил передатчик, сунул в карман, наддал. Спиридон Яковлевич в трехстах метрах впереди тоже наддал, свернул через лужок для травяного хоккея к ограде парка. Оба были рослые, длинноногие — бежали хорошо.
…Они встретились на набережной, неподалеку от автомоста. Долгопол прогуливался, наслаждаясь ясным утром начала июля, любовался видами, но при всем том не отдыхал, а патрулировал. Был, так сказать, при исполнении. И даже в спецкостюме, поскольку до момента поимки С. Я. Математикопуло- Сидорова в ОБХС была объявлена непрерывная готовность № 1 для всех сотрудников — от выхода из дома и до возвращения домой. Тем не менее красоты летнего утра размягчили Васю, и, столкнувшись чуть ли не носом к носу с давним знакомцем, он растерялся.
Спиридон Яковлевич стоял у парапета, курил, любовался рекой. Затем бросил сигарету, направился в сторону пси-башни. Тут на него и натолкнулся Долгопол. Одет забулдыжный Донор на сей раз был вполне прилично: тонкий свитер, в меру обтягивающий грудь, светлые спортивные брюки; на ногах белые туфли с дырочками. Он был причесан, выбрит и попахивал хорошим одеколоном.
— Привет! — сказал Вася, улыбаясь. — Вот так встреча!
— Доброе утро, — тот взглянул бегло и равнодушно. — Простите, не имею чести вас знать, — и попытался пройти.
Голос был прежний, пропойно-сиплый, но облагороженный иными интонациями.
— То есть как это не имеешь чести? Очень даже имеешь, — Долгопол ухватил Спирю за руку. — А с кем мы по погребкам шатались, про четыре зуба пели? Кто меня на Кобищаны отвел?!
— Извините, — тот резко вырвал руку, — подите проспитесь! Всякий хулиган…— и быстро пошел вперед.
— Это я-то хулиган? Нет, постой! — Вася двинулся за ним.
Но Спиря бегом метнулся через проезжую часть — прямо перед лавиной машин, которым светофор как раз дал зеленый свет, помчал в сторону парка. Так он выиграл свои триста метров.
Донор добежал до ограды и спортивно, в два движения перемахнул через высокую решетку с остриями. “Гляди-ка, — поразился Долгопол, — будто и не алкаш”. Сам он уже вспотел.
Позади на аллее послышался рык машины и сигнал. Вася оглянулся: в открытом “козлике” подкатывали свои — Мегре на заднем сиденье, Семен Семенович рядом с водителем. Начотдела уже впрягся в реактивный ранец, затянул широкий пояс, застегнул крест-накрест тяжи. Как только машина сравнялась с Долгополом, крикнул:
— Где?
