соотношение Гейзенберга - бог, постулаты Бора - все боги... дельта-функция Дирака - ну, это вообще символ веры вроде троеперстного креста! А ядерная физика и физика элементарных частиц - это совсем темное дикарское язычество, где каждое свойство новой или даже старой частицы, каждый опытный факт - божок, дьявол, дух, леший в подполье и прочие домовые. Все это не выводится из первичных идей, а просто сваливается на голову неизвестно откуда. Вот ты смеешься...
- Не смеюсь я, - сказал Стась. Он не все понимал в гневной филиппике Бориса, но видел, что тот бодр, бурлит мыслями и чувствами, заряжен жизненными силами - жив-здоров, ничего плохого с ним не делается и не сделается. Это было приятно, и Коломиец улыбался.
- Вот ты смеешься, - продолжал Чекан, долив в бокалы себе и приятелю, - а не понимаешь, что все это очень серьезно. Ведь главное не то, что много непонятного, без этого наука не обходится, а то, что непонятное возводится в ранг Объективной Реальности, которую понять нам не дано. Так, мол, есть - и все. Это-де фундаментальные законы, фундаментальные факты, фундаментальные константы, а под фундамент копать нельзя, иначе здание физики обрушится. Весь Пантеон... Достаточно-де того, что мы можем описать эти явления математически, уравнениями. Но ведь уравнения, если они сами не выведены, а угаданы... это нынче такая мода в физике: угадать математический закон для нового явления, 'Угадайка, Угадайка, интересная игра!' - они и сами физические 'боги'! Вот ты думаешь: нашел из-за чего нервничать!..
- Да не думаю я!
- Думаешь, думаешь, я лучше знаю! Но понимаешь ли, вопрос признания или непризнания бога - он не только физический и академический, он касается смысла человеческого существования. Мы от него уходим в текучку, в исследование частностей, в выгодные применения своих познаний... а надо все же договориться до полной ясности. Если мы признаем априорность, несводимость к чему-то более простому и общему 'фундаментальных' фактов и законов природы, то тем мы явно или неявно, не в первой, так во второй или третьей главе, признаем существование бога. Не на облаке и с бородой, какого в храмах малюют, но все равно - некое высшее существо, ньютоновского бога-мастера. Он-де создал для своих целей... пардон, Целей! - строго отмеренное количество Частиц, собрал из них приборчики-атомы и молекулы, а из них тела... и наши тела, заметь! распределил все это по своему вкусу в пространстве и времени, запрограммировал своими 'мировыми законами' все сцепления-расцепления - и делает то, что ему надо, что ему интересно! - Чекан раскраснелся и жестикулировал в опасной близости от бокала. Стасик отодвинул его. - А что не надо, не делает - и нам не дает. И все мы при таком взгляде получается марионетками, никакого смысла в нашей созидательной и познавательной деятельности нет... все не мы делаем, а с нами делается, вот ведь как!
'Ты смотри, - подумал Коломиец, уловивший в последних фразах приятеля что-то близкое к мыслям Тураева, - к тому же подошел, хоть и с другого конца. Действительно, выходит, злая проблема'.
Официантка принесла им два борща и тем прервала беседу. Но ненадолго.
- И чего это я вздумал плакаться тебе в жилетку о таких делах! - удивился, отодвигая пустую тарелку, Борис. - Оно тебе надо!.. ('Может, и надо', подумал Стасик.) Воистину, у кого что болит, тот о том и говорит. Изложил я, знаешь, эти соображения своему шефу - профессору Парфентию Петровичу Ворвуле, завкафедрой квантовой механики, заслуженному деятелю науки и техники, прошу любить и жаловать! - предложил вместе написать статью. Шумная была бы статья с последующим спором, треском... да где там! Милейший Парфентий Петрович ручками замахал: что вы, Борис Викентьич, это спорно, рискованно, неразумно вам накануне подготовки своей диссертации к защите возбуждать вокруг себя научные страсти. Вот защититесь, тогда... словом, не умничай, будь паинькой и в награду тебя признают ученым. А мне после этого и диссертацию-то расхотелось доводить. Признать-то меня признают, только буду я не ученым, а узким... таким, знаешь, узким-узким, как лоб кретина - специалистиком по той же КМ. Э!..
Чекан пригорюнился, разлил по бокалам остатки вина. Допили.
- Слушай, Борь, - жалостливо глядя на него, спросил Коломиец, - а зачем ты вообще делаешь эту диссертацию?
- Ну? - тот поднял голову.
- Что - ну?
- Ну дальше, гони соль! Ты же рассказываешь анекдот?
- Нет, какой анекдот! Я всерьез спрашиваю: зачем ты в это дело влез?
- Ха, привет! А что я, хуже других?! - Борис замолчал, покрутил головой и расхохотался. - А вообще действительно... со стороны должно выглядеть диковато: здоровый мужик, пахать мог бы, лес валить - а черт те из-за чего переживает, занимается сомнительной, с точки зрения общественной пользы, деятельностью, хочет снискать... Бросил бы! Не брошу, что ты, не смогу. И не из-за надбавки и прав. Из-за идеи, из-за истины... Я брошу, а какой-то там Власюк или Ромоданов - слабаки, достоверно знаю, я их на семинарах долбал! выйдут в большие? Нет уж, простите.
Он подумал о чем-то, улыбнулся.
- И вот, знаешь, все мы так: толчемся на пятачке своего знания и своих проблем, тесним друг друга, даже злобствуем, каждую малость принимаем близко к сердцу, а обойтись друг без друга не можем, бросить - тем более. ...Так что, дорогой Стась, это только со стороны наука кажется храмом, в коем все чинно и благолепно, а копни поглубже, обнаружишь такое кипение страстей, что ой-ой!.. Вот, скажем, эти мои соображения о 'божественном' в физике - можно ведь спокойно отставить: разберутся-де и без меня, жизнь принудит. И сейчас уже многие думают, спорят. Но как это, простите, без меня?! Я, знаешь, даже к академику Тураеву намеревался с этим идти. Он мужчина был масштабный, крупных противоречий в знаниях не пугался... Если бы поддержал - бросил бы я и диссертацию, и милейшего Парфентия со всеми его званиями и аксельбантами, ушел бы к нему в институт. Как вдруг - бац! - 'с прискорбием сообщают...' Нет Тураева.
- Ты его хорошо знал? - оживился Коломиец.
- По работам - да. Лично - почти нет, лекции его слушал да некоторые доклады. Вопросы задавал.
- И что, по-твоему, он собой представлял - как человек и как ученый?
- Как тебе сказать... Он, конечно, тоже был из богопоклонников, верящих в разумное и простое для описания устройство мира. У старшего поколения физиков это, видимо, в крови. Но - я же говорю, он был человек с размахом, искал общее. Грубо говоря, его физический бог не мельтешил, не разменивался на частные закончики - тяготения, электромагнитной индукции, термодинамики - а установил какой-то один, крупный, всеобъемлющий, который мы и не знаем. Его он и искал, во всяком случае, его последняя идея о геометризации времени к тому и вела... Слушай! - спохватился Борис, остро взглянул на Стасика. - А почему это тебя вдруг заинтересовало? Постой-постой, может, ты объяснишь эту чертовщину: вчера некролог о Тураеве, сегодня 'с прискорбием извещают' о Загурском... Хороший, кстати, был человек, студенты особенно будут горевать; у него был лозунг: 'Загурский на стипендию не влияет'. Так в чем дело?
- Завтра еще один некролог будет, - меланхолично заметил Коломиец, - о Степане Степановиче Хвоще, ученом секретаре института.
- Фью-у! - присвистнул Чекан. - Руководство Института теорпроблем - все подряд! То-то всякие сплетни гуляют; что покушение, диверсия, что прокуратура ничего найти не может... А секретарь нашей кафедры Галина Сергеевна, напротив, уверяет, что всех уже арестовали.
- Какое покушение, кого арестовали! - досадливо скривился Стась.
- Погодь, а почему ты в курсе? Тебе что, поручили расследовать?
- Угу... - Коломиец решил не уточнять, как вышло, что ему 'поручили'.
- Иди ты!.. - умилился Борис. - Ну, молоток, поздравляю, такое дело доверили! Далеко пойдешь.
- Может быть, даже слишком далеко, - вздохнул Стасик. - Как говорится, на легком катере к такой-то матери.
- Ото, а что это ты так? То-то я заметил, что походка у тебя не наша.
Мимо проходила официантка. Коломиец тронул ее за рукав: 'Еще бутылочку, пожалуйста' - и за второй бутылкой, как на духу, рассказал все приятелю.
- Ну, дела-а... - протянул Чекан. - Такого еще не бывало. Верно я тебе говорил про подспудное кипение страстей в науке - за внешним-то бесстрастием. Не совсем он психически устойчив, научный мир. Узкая специализация! Вообще любая ограниченная цель - будь то даже научное творчество, поиск истины деформирует психику. Но не до такой, простите меня, все же степени! Бзик - это понятно, это бывает. Но чтобы наповал... Стась, может, здесь что-то не так, а?
- Что не так?
- Не знаю... Слушай! - У Чекана зеленовато блеснули глаза. - Дай-ка мне эти тураевские бумаги, а?
- Что?! Иди-иди... - Коломиец даже переложил портфель с соседнего стула себе на колени. - Не хватало еще, чтобы ты на этом деле гробанулся. Что я твоим родителям скажу!
Но Борис уже воодушевился и теперь всю свою эмоциональную мощь, которую перед этим расходовал вхолостую, на абстрактную - без фамилий и юридических фактов - критику положения в своей науке, он направил на ясную и близкую цель: заполучить заметки. В паре Борька - Стаська в школьные времена он был заводилой, товарищ ему во всем уступал, и сейчас он тоже рассчитывал на успех.
- Да бро-ось ты, в самом деле, внушили вы там себе бог знает что! - начал он. - Ну посуди трезво, если способен: вот я сижу перед тобой - молодой, красивый, красномордый... и оттого, что прочту какие-то бумажки, вдруг околею?! Анекдот!
- Те были не менее красивы, чем ты. А Хвощ так даже и красномордый.
- Ну хорошо, - зашел Борис с другого конца. - Ты-то сам прочитал эти бумаги.
- Конечно, и не раз.
- Ну и жив-здоров? Температура, давление, пульс - все в порядке?
- Э, так ведь я другое дело. Я не физик.
-
