шпингалеты - исправные, стекла целые, внешнюю поверхность стены - ровную, без царапин. 'На кой черт меня сюда прислали?!' - от раздражения ему снова захотелось курить.
Опрос присутствующих тоже ничего не дал. Вдова 'потерпевшего' с экзотическим именем Халила Курбановна ( отзывавшаяся, как заметил Стась, и на имя Лиля) показала, что, когда ее муж работал, а работал он почти всегда, то и ночевать он оставался в этой комнате; поскольку он засиживался до глубокой ночи, то и спал затем обычно до позднего утра. Поэтому сегодня утром она сначала ничего такого и не подумала, встревожилась только в одиннадцатом часу: завтрак готов, он просил вчера к этому времени, а самого все нет. И не слышно, чтобы ходил, - а работая, он всегда ходит взад-вперед; значит, еще не вставал... Говорила вдова почти без акцента, только в интонациях иногда прорывалась некоторая гортанность.
Она сначала позвала его, затем поднялась в мезонин, чтобы разбудить, и... Тут сдержанность оставила Халилу Курбановну: голос прервался, в глазах появились слезы. Шурик был мертв, был уже холодный. Она вызвала по телефону Евгения Петровича и Исаака Израилевича. На вопрос следователя, поддерживает ли она мнение гражданина Штерна, что кончина ее мужа содержит в себе состав преступления, женщина, поведя худыми плечами, сказала устало:
'Я... не знаю. Не все ли это теперь равно?' А уязвленный Штерн не замедлился с репликой: 'Так ведь это вам самому и надо бы установить, молодой человек!'
Стасик смолчал, но озлился еще более. 'Ладно, будем устанавливать!' Где в эту ночь спала жена потерпевшего? Внизу, ответила Халила Курбановна, в спальне. 'Вот, пожалуйста, можно проверять: действительно ли она ночевала дома. Установили бы, конечно, что так и было, но нервы бы потрепал, осрамил женщину. Пожилой человек, - Коломиец скосил глаза на Штерна, - лысый, а не понимает!' Когда она последний раз видела своего мужа живым? В половине одиннадцатого вечера, ответила вдова, Шурик крикнул сверху, чтобы она приготовила им чай, она приготовила и принесла.
- Кому это им? - сразу ухватился следователь. - С кем он был?
'Так!..' Стасик мысленно потер руки, его начало забавлять, как выработанная веками процедура следствия сама, помимо воли ее участников, придавала происшедшему криминальный смысл. В воздухе явственно начало попахивать неразрешенными сомнениями, а возможно, и умыслом. Он устремил взгляд на Загурского и почувствовал, как тот, огорченный до сих пор только смертью друга и начальника, теперь стал испытывать более личные чувства. 'Еще бы напарника сюда для перекрестного допроса - чтобы спрашиваемого бросало то в жар, то в холод, особенно если он ни в чем не замешан...'
По какой причине товарищ Загурский находился вчера в столь позднее время у академика Тураева? Работали вместе над новой теорией, ответил тот: он и Александр Александрович в течение многих лет сотрудничали и соавторствовали в статьях, монографиях, даже учебниках физики. Это было сказано с полным самообладанием и некоторым даже упреком - будто сотрудник прокуратуры обязан знать авторов и соавторов, подвизающихся в теоретической физике! В котором часу он ушел? В одиннадцать, полчаса спустя после того, как Халила Курбановна угостила их чаем. Он, Загурский, иной раз и ночевать оставался здесь - когда они с Тураевым, бывало, увлекутся и заработаются. Но на сей раз дело не клеилось, оба сочли за лучшее расстаться на пару деньков, обдумать все независимо, чтобы затем встретиться и обсудить. К тому же у него, Загурского, накопились дела по институту: организация симпозиума, всякая текучка...
- Выходит, товарищ Тураев последние дни в институте не был?
- Совершенно верно.
- Он что же, хворал?
- Нет, просто работал дома.
Молча обмененный со Штерном и вдовой взгляд: экий несведущий молодой человек - полагает, что академик ходит на работу, как простой служащий.
- Так... - Стась закусил нижнюю губу. - Значит, вы были последним из видевших Тураева живым?
- Выходит, да.
- Как он выглядел?
- Да как обычно. Был, правда, расстроен, что идея не вытанцовывается. Он всегда бывал этим расстроен - пока не находил решения. - Загурский вздохнул и добавил: - Решение он тоже всегда находил.
- Он собирался лечь спать?
- Нет. Проводил меня до машины, полюбовался звездами, сказал, что еще поразмышляет часок-другой. Мы простились, я уехал.
- Машина была ваша или служебная?
- Служебная.
- С шофером?
- Нет. То есть штатный водитель имеется, но... кто же станет задерживать человека до полуночи! Я сам вожу. Коломиец повернулся к вдове.
- Вы подтверждаете?
- Что именно?
- Что товарищ Загурский уехал от вас в одиннадцать вечера, а ваш муж вернулся домой?
- Да. Я легла, но еще не спала - слышала, как они выходили и разговаривали... как отъехала машина Евгения Петровича. Слышала, как Шурик поднимался по лестнице.
'Шурик... Для кого академик Тураев, столп науки, товарищ директор, для кого потерпевший, а для кого Шурик. Много названий у человека!'
- Потом он ходил по комнате из угла в угол... спальня как раз под этим кабинетом, - продолжала вдова. - Около получаса. Может, и дольше ходил, но я уснула.
- Ночью ничего не слышали?
- Нет... хотя сплю чутко.
- Кто еще, кроме вас двоих, был в доме?
- Никого. Мария Самойловна, - она оглянулась в сторону двери, - это наша домработница... она приезжает утренней электричкой, прибирает, готовит обед, а вечером возвращается в нашу городскую квартиру.
'Ясно, стережет'. Коломиец тоже оглянулся на старуху, которая все стояла у косяка, скорбно поджав губы и вперив тяжелый взгляд в мертвого. 'Бабусю в случае необходимости вызову'.
Наступила очередь Штерна. Болел ли покойный? В общем, нет, ответил врач; бывали, разумеется, недомогания: отклонения давления крови от нормы, головные боли, утренняя неврастения... но все они из тех, какие замечает врач, а не сам пациент. Да и эти колебания здоровья возникали у Александра Александровича после напряженной работы - особенно ночами. В целом же он для своего возраста и загруженности был на редкость здоровяком - среди людей умственного труда, во всяком случае. Он с Халилой Курбанов-ной и друзьями хаживал в туристские походы, имел значок 'Турист СССР' - верно, Лиля? Та кивком подтвердила.
- В последние дни он ни на что не жаловался?
- Нет. Последний профилактический осмотр был неделю назад. Такие осмотры я как личный врач Александра Александровича делал ежемесячно, хотя для него всегда было предметом шуток. Так вот: сердце, легкие, нервы, желудок, внутренняя секреция... все было в хорошем состоянии. Просто в превосходном! Вот поэтому я и...
- Да-да. Что вы установили при внешнем осмотре трупа? Врач замешкался с ответом, пожал плечами, сказал с легким недоумением:
- Ничего, собственно, не установил! Такое впечатление, что у Александра Александровича просто остановилось сердце.
- Так просто взяло и остановилось? - недоверчиво переспросил Коломиец.
- Именно так просто, молодой человек, можете себе представить! В этом вся и странность. Подобное бывает только от крайнего истощения, от угасания всех жизненных сил в глубокой старости да еще от переохлаждения. В данном случае ни один из названных факторов не имел места. Поэтому я и взял на себя смелость пригласить...
Коломиец сосредоточенно размышлял. Да, это действительно странно - как странно и то, что покойник оказался сравнительно молодым человеком, сорока с небольшим лет. Стась, когда ехал сюда, настроился увидеть изможденного седого старца, иссохшего и угасшего в служении науке, - ив круглой черной шапочке, какие представлялись ему столь же неотъемлемыми от академиков, как серые фуражки с малиновым околышем от милиционеров. 'Эх, надо было медэксперта сразу брать с собой, они со Штерном нашли бы общий язык. А так что я могу ему возразить! Вызвать сейчас?.. Э нет. Отсутствие признаков не улика. А здесь во всем так, не о чем даже протокол писать: все 'не' да 'не'... Надо закругляться'.
- Вы уверены, что все обстоит так, как вы говорите? - в упор спросил он врача. Тот смешался.
- Н-ну... окончательное суждение в таких случаях возможно лишь после патанатомического исследования.
- Вот именно, - согласился Стась, - пусть вскрытие и вскроет, так сказать, суть дела. Надеюсь, вы согласитесь участвовать в экспертизе?
Штерн сказал, что да, сочтет своим долгом.
Втроем они снесли труп академика вниз и поместили в черный ЗИЛ - Загурский сам предложил его следователю, благо на сей раз был и шофер; уложили Тураева на откинутых сиденьях. Штерн сел рядом, придерживая негнущиеся ноги покойного. Машина медленно укатила прочь. Загурский увел в дом вдову, бережно обняв ее за вздрагивающие плечи.
Стасик задержался во дворе - и на него вдруг сразу со всех сторон навалилась весна. Навалилась той влажной, размаривающей апрельской жарой, когда чувствуешь себя не самостоятельным существом, а частью пробуждающейся, набирающей жизненную силу природы. Становится понятным и дуновение ветра, и движение рыхлых облаков в белесом небе, и истошно-томное карканье ворон на зеленеющем тополе: 'Карр! Слава весне, карр! Слава жизни!..' Даже стонущие хоры лягушек в прудах, пробующих голоса после зимней спячки, были сейчас внятны Коломийцу: 'Уу-у! Ууу... слава весне! У-уу... слава жизни!'
ГЛАВА ВТОРАЯ
Если бы не было иностранных языков, как бы ты отличил профессора от преподавателя?
К. Прутков-инженер. Мысль No 202
Дело, собственно, было закончено. Но Стасик для очистки совести решил пройтись по соседям. Соседи - как справа, так и слева - тоже ничего не слышали, не знали, только ахали, узнав о смерти Тураева, сожалели. 'Что еще? соображал Коломиец, возвращаясь на
