было позволено делать то, что я хотел, едва я ступил совершенно уверенно и не соблюдая осторожности на берег Арно, тотчас же, увы, точно упавшая с неба молния, предо мною возникла, не ведаю, каким образом, некая дама, и свои обхождением, и внешностью близкая моим чаяниям. О! как поразило меня ее появление! Но грянул страшный гром - и изумление кончилось... Амор положил конец похвальным моим намерениям, ради которых я чуждался и дам, и песен о них; он безжалостно лишил меня чуждых ему постоянных раздумий, которые помогали мне исследовать небесные и земные предметы. И дабы душа моя не восстала против него, сковал мою волю и принуждает меня делать не то, что угодно мне, а то, что ему угодно!
... я испугался! я в страхе готов был бежать, не разбирая пути! Она... пришла! я так звал Ее... так искал Ее в те ледяные ночи, когда никого... никому... Она не приходила.
И вот - Она пришла, а я... На Ней был оливковый венок, зеленая туника и красный плащ, Ее лицо, скрытое полупрозрачным покрывалом, лишь мерещилось мне... я по-прежнему не мог вспомнить его с достаточной отчетливостью... но то была Она...
- Узнал ты Меня? Ну, не отвращай взор свой - смотри!
Я сжал веки пальцами... я зажмурил глаза. Я чувствовал себя воришкой, которого застали на месте преступления. Я хотел бы провалиться сквозь землю - до самого Ада, лишь бы не гореть в лучах этих - справедливейших в мире!очей...
- Отчего ты страдаешь, Данте? Не мукою ли Иуды поражен? Что за сребреники бросили тебе взамен Моей любви?
Я не мог говорить... А Она - словно отпечатывала в моем сердце слова, которые я слышал и видел одновременно: золотом - по алому...
Ты устремил шаги дурной стезей, К обманным благам, ложным изначала, Чьи обещанья - лишь посул пустой. Напрасно я во снах к тебе взывала...
Лицо мое горело, липкое от тяжелых едких слез. Глаза мои были закрыты - но я видел, я не мог заставить себя н е в и д е т ь... Я весь обратился во взор собственной слепоты... и все, что пленяло мое сердце, что составляло радость и утешение последних лет, вдруг явилось мне в таком омерзительном и непристойном виде, что я весь похолодел, как будто выпил цикуты... внутри меня вращалось огненное колесо, в середине его, в его неподвижном черном центре, я видел серебряный щит- зеркало - и в нем белую маску, чей-то до ужаса знакомый и страшный лик... маска шевелилась, увеличивалась... вот она превратилась в жуткую колесницу, одетую перьями, из которых торчали семь чудовищных голов,- три бычьих и четыре - носорожьих... на колеснице восседала голая блудница, бесстыжая, как Пасифая, и рядом с ней - огромный толстый мужик с волосатой грудью и всклокоченной черной бородой; они целовались и гнусно совокуплялись, не утоляя друг друга... блудница водила кругом жадными безумными очами - и вдруг увидела меня, и потянулась ко мне, призывно мыча... ее спутник, заметив это, хлестнул ее плетью, мгновенно оказавшейся в его руке... раз хлестнул, другой, третий - и все исчезло...
Я очнулся - едва живой. Она была все еще здесь - Беатриче Портинари... или нет - я ее запомнил такой, какой видел в последний раз, незадолго до ее смерти... синьора де Барди, возлюбленная, доставшаяся другому...
- Встань и иди, Данте! Я не вижу вины на тебе...
Я встал и пошел.
