- Кто?
- Господин Зоран.
- Чего он требовал?
- Сменить веру.
- И ты согласился?
- Да.
Они шли по дороге, которая тянулась вдоль обрыва над быстрой Железницей. На одном из поворотов, с которого на большом расстоянии был виден весь путь, Илич задержался. Поднял голову.
- Что там, Драган?
- Где?
Солдат недоуменно посмотрел на капитана.
- Вон. - Илич вскинул руку и показал в сторону плешивой горки.
Солдат приложил руку ко лбу козырьком, прикрывая глаза от солнца, стоявшего над горами. '
Илич нервным движением ткнул ему в затылок ствол пистолета и нажал на спуск.
Выстрел расколол тишину. Отдача толкнула руку.
Солдат, сбитый с ног резким ударом, так и не успев оторвать ладонь от расколовшейся головы, рухнул с утеса в темную бурную воду потока.
Не убирая оружия, Илич выставил ногу вперед, склонился над обрывом и проследил за тем, как вода накрыла упавшее в нее тело.
Огляделся. Заметил пилотку, которая зацепилась за камни. Зло пнул ее, заставив упасть в реку...
Двадцать три дня Иличу пришлось отлежать в госпитале, который располагался в здании бывшей школы. Герою, выбравшемуся из окружения, потерявшему в бою всех товарищей, пролившему много крови, врачи и сестры оказывали повышенное внимание. Однако рана в плече, как и любое огнестрельное ранение, заживала медленно.
Илич лежал у окна с западной стороны палаты и всякий раз видел, как солнце уходит за горы. Настроение у него все время оставалось поганым. Он боялся, как бы правда о его похождениях и предательстве не выплыла наружу и не стала кому-то известной.
За два дня до выписки в палату к Иличу пришла гостья. Раненый лежал на спине, укрывшись одеялом, и глядел в окно, где красное солнце уже наполовину ушло заТребень лесистых гор и деревья были видны так, словно иголки на спине у ежа.
Гостья была невысокой черноволосой молодицей в военной форме. Она держала в руках плетеную корзиночку с фруктами. Легким шагом приблизилась к постели раненого.
- Я Милена. Тебе привет от Зорана.
У Илича трепыхнулось сердце и похолодело в животе. То, чего он больше всего боялся, случилось: его вычислили. И все же он нашел силы показать возмущение.
- Оставь глупости. Если ты о Зоране Вуковиче, то он погиб в бою. На моих глазах.
Милена перестала улыбаться.
- Разве я ошиблась? Ты Илич из Мокроноге?
Название небольшого населенного пункта на юге страны служило ключевым словом пароля.
Чувствуя, что хватка холодной руки страха, сжавшая горло, ослабевает, Илич ответил:
- Нет, я из Коло.
- Тогда это тебе.
Милена поставила на столик возле кровати корзинку с фруктами.
- Хвала. - Илич изобразил улыбку, но она получилась жалкой, вымученной. - Спасибо.
Милена подвинула к койке стул и присела.
- Когда тебя выпишут?
- Не знаю. Еще не прошла слабость.
- Пора выходить. Зоран ждет.
Илич сокрушенно вздохнул.
- Мне еще тяжко.
У Милены хитро заблестели глаза. Ее рука неожиданно для Илича скользнула под одеяло.
Теплая ждонь коснулась груди, прошлась по животу, опускаясь все ниже. Илич пытался дернуться, но Милена ему этого не позволила.
- Контрола, - сказала она и засмеялась. - Ты обманщик, Илич. Так слабость у мужчин не проявляется. Ты уже встал, значит, пора ходить. Это я тебе говорю. Как только выпишут, приходи ко мне...
Медина Наджатич родилась в селе Скендер Вакуф в семье правоверных мусульман-сербов.
Когда девочке было три года, ее отец и мать погибли в автокатастрофе. Рейсовый автобус на омытой дождем горной дороге соскользнул с проезжей части и рухнул под обрыв.
Девочку на воспитание взял в свою семью мулла Нуратдин. Уже к десяти годам ему стало ясно, что в доме подрастает черноокая красавица. Нуратдин не форсировал событий. Он исподволь готовил падчерицу к роли наложницы. Делал это мулла с большим терпением и последовательностью. Нуратдин приучил девочку сидеть у него на коленях, гладил головку, расчесывал пышные волосы, запускал руку под рубаху, потирал и почесывал спинку. Медине это нравилось, и она охотно позволяла Нуратдину ласкать себя. Любила она и щедрые подарки, которые дарил опекун.
Когда у девочки появились грудки, благочестивый мулла стал их осторожно поглаживать, сжимать пальцами и пощипывать соски.
Благочестивость своего поведения мулла Нуратдин сверял по Корану: 'А если вы боитесь, что будете несправедливы с сиротами, то женитесь на тех, что приятны вам, женщинах - и двух, и трех, и четырех... Ваши жены - нива для вас, ходите на вашу ниву, когда пожелаете, и уготовайте для самих себя...'
В тринадцать лет Медина стала наложницей Нуратдина. Он взошел к ней и узнал ее наготу, и показал, что властен в этом. Некоторое время спустя Медина и сама стала искать близости со своим повелителем, отдавалась ему с радостью и удовольствием. Тайна тайн открылась перед ней с самой прекрасной ее стороны. Единственное, что заставляло сдерживать страсть, сжигавшую девушку, и умерять желания, было повеление пророка: 'О вы, которые уверовали! Пусть просят разрешения у вас те, которыми овладели ваши десницы, и те, которые достигли зрелости, три раза: до молитвы на заре, когда снимаете одежду, после полудня, и после вечерней молитвы - три наготы у вас. Нет ни на вас, ни на них греха после них: тогда ходите одни из вас к другим. Так разъясняет вам Аллах знамения!'
Три наготы в день Медине почти всегда оказывалось мало, но преступить поучение не могла ни она, ни сам мулла.
Нуратдин умер внезапно, когда Медине было шестнадцать. Его вдова госпожа Айша без раздумий и колебаний выставила девчонку из дома.
Начать жизнь на улице, без моральной и материальной поддержки, для неопытной девушки дело совсем не простое. Медине пришлось Ьспытать немало злоключений. Она занималась проституцией в Загребе и Белграде, была стриптизершей. В двадцать лет окончила курсы радиотелеграфистов. Тогда же сменила мусульманское имя Медина на Милену и поступила на службу в югославскую народную армию. Работая в армейском штабе, познакомилась с сержантом Зораном Вуковичем и сблизилась с ним.
Вукович происходил из семьи богатых сербов-мусульман, и родственные души объединились. Состоя на сербской службе, они начали работать на военную разведку боснийских мусульман.
Милене Илич пришелся по душе с первого взгляда. С того времени, как Зоран ушел к своим, она томилась, не имея возможности предстать в наготе своей перед мужчиной хотя бы раз в день.
Илич все правильно понял. Он не боялся и не стеснялся женщин. В селе, где Илич родился и рос, несмотря на строгие нравы и православную церковную мораль, жизнь брала свое.
С наступлением вечера, когда Божий глаз терял остроту и способность подглядывать за греховными делишками прихожан местной церкви, благочестие уступало место неутоленным желаниям и похоти. Даже местный священник душебрижник - отец Петр, подобрав рясу, отправлялся в гости к удовице вдове Соколич, богатой телом и переполненной страстями. Отец Петр не считал грех телесный грехом смертным и любовные проступки сельчан - мужчин и женщин, исповедовавшихся ему, с легкой душой прощал от имени Бога- вседержителя, творца неба и земли.
В четырнадцать лет Звездан совершил первое грехопадение. Произошло это настолько неожиданно, что
