В это же время земля в центре выжженного круга зашевелилась, начала вздыбливаться, вырвался оттуда наполненный огненными сполохами дым, раздался скрежет, отдаленные вопли, и близкий, оглушающий вой - словно несколько сот разъяренных волков великанов, рвались навстречу небесной бури.
- Все уходим! - раздался переполненный ужасом крик гвардейца - и вот эти воины были поглощены ночью.
Аннэка глубоко вздохнула и взяла за руку Пьеро...
- Ничего, не бойтесь. Я уверен, что мы найдем выход... Аннэка, ведь нас не вместит ад, хоть он и бесконечен.
Вот земля рывком распахнулась - взметнулся из нее, заходясь пронзительным воплем, многоглавый змей - был он ужасен, но Пьеро его не боялся, так как не его видел, но вспоминал красу очей Аннэки. Так же и Аннэка выглядела спокойной - ладошка ее оказалась маленькой, почти детской, теплой, нежной.
И вот дракон, сложивши крылья, уселся у входа в свое королевство, множеством своих пронзительных черных глаз буравил он Пьеро и Аннэку.
- И вновь молодые влюбленные! - прогрохотал его пронзительный вопль, перерезанный громовым раскатом. - Готовы ли вы погостить у меня денек? из кровавой пропасти долетел протяжный, нечеловеческий вопль.
Дракон стал приближаться, вот протянул к ним когтистую, залитую кровью лапу...
Тут Пьеро громким и свободным, сильным голосом крикнул:
- Ты как-то заключил договор. Теперь договор предлагаю тебе я!
- Да кто ты такой, чтобы предлагать мне договор?! - заскрипело насмешливо чудище. - Что ты мне можешь, когда единственное, что мне надо душа твоя уже принадлежит мне.
Пьеро несколько не смутился - да он чувствовал себя уверенно - перед этим стоглавым чудищем, он чувствовал, что своим чувством он и Аннэка сильнее этой злобливой плоти.
- Я предложил бы развлечь вас своим пением...
- Ха-ха-ха! Ты будешь развлекать меня им в аду веками.
- Все же предлагаю повременить до утра. Ежели заставлю забыться тебя, ежели с пением моим ты вспомнишь, что есть любовь, тогда оставишь ты и нас, и этот город навеки.
- Ха-ха-ха! Любовь! Ты говоришь, чтобы я вспомнил, что такое Любовь?! Ха-ха-ха! Я согласен! Я, клянусь, что оставлю этот город и вас... О, нет - если ты заставишь меня вспомнить, что такое любовь - а это совсем немыслимо, то я возьму тебя в ад, ну а возлюбленную твою - Ха-ха! - так уж и быть - оставлю для неба.
- Я согласен! - сильным, уверенным голосом изрек, словно бы договор подписал Пьеро. Нет - все ж тоска сжала его сердце - ад, муки его вечные - все это вовсе не страшило, от понятия того, что этой ценой будет спасена Аннека. Больно было от осознания одиночества, от понимания того, что там - в бессчетных веках, он никогда больше не увидит ЕЕ единственную, которую полюбил он, да полюбил всем сердцем...
Пьеро поднес ручку Аннеки к своим губам, поцеловал ее осторожно, а потом встретился с ней взором и увидел, что вся глубина, вся ее бесконечная глубина обращена теперь нежным чувством к нему.
И тогда он засмеялся! Он засмеялся, ибо вновь почувствовал, что Ад никогда не вместит его, что Ад со всей его болью - лишь ничтожная пылинка, против Любви их.
И вновь раскатился гром, а Пьеро, отпустивши руку Аннеки, но продолжая смотреть в ее очи, достал лютню, вот провел по ней своими длинными, музыкальными пальцами. И, наигрывая, запел сильным, одухотворенным голосом.
О, что это было за пение! Каждая фраза взмывала все выше на крыльях чувства. Пьеро обладал прекрасным голосом, но так проникновенно, так искренно никогда он еще не пел. Он смотрел на Аннеку, и он любил ее все больше и больше и не было конца, тому духовному росту. До этого он рос медленно: день за днем, год за годом - как обычное дерево. Но тут плеснулась из бездны очей живая вода, и вот он растет стремительно и беспрерывно...
Вот слова той баллады, как помнят их ныне, - но ни при чтении, ни при пении, никогда и никому не удавалось достичь той же высоты чувств:
В глуши лесов,
Во час закатный,
Все в свете нежных облаков,
И льется свет, душе приятный.
Меж веток не листва,
Но поцелуи мягкие парят,
И на земле то не трава,
Но очи теплые горят.
И, кажется, что глубина лесов безбрежна,
За древом - целая страна,
Страна та столь огромно-нежна,
Что бога в ней душа видна.
В такой вот час закатный,
Шел по лесной тропе,
Крестьянин младый, статный,
Нес хлеб младой жене.
И тут разверзлись корни,
Открылась глубь земли,
Уходят туда торни
Ступени - тьма вдали.
'Ну, что ж. - вздохнул крестьянин.
Ступени - не беда,
Быть может - это погреб, где много сладких вин?
Иль камень драгоценный сияет, как звезда?'
Сказал так, пошатнулся:
Не удержался то ж:
Чрез главу обернулся,
И понял - это ложь.
Да поздно он хватился,
Теперь не удержать,
Он про себя молился,
Чтоб жизни не терять.
Но вот конец ступеням,
Вокруг - железный сад.
Закрылся ход ко дверям,
О боже - это ж ад!
Кругом все из железа,
Во ржавчине, в крови,
Скрипит во мраке реза,
Тут бога не зови!
Текут огнисты реки,
Озера из свинца.
Прикрой от жара веки,
Не вымолви словца!
И тут, из ржавой пасти
Выходит дух большой,
Скрыт во крыльях страсти,
Мотает головой.
Вот голосом скрипучим
К крестьянину изрек:
'Не бойся - мы не мучим,
И радостен твой век.
Тебе дадим мы царство,
Тебе дадим мы трон,
Получишь ты богатства,
И много сладких жен.
Получишь уважение,
Получишь и почет,
Получишь вдохновение,
И много - все не в счет!
Ведь, ты не глуп, я вижу,
Хоть и крестьянский сын,
Не бойся - не обижу,
Ведь ты такой один.
Итак, ты все получишь,
Взамен - лишь пустота,
