наша произошла из-за незнания. Шок полученный от первого раздвоения был гораздо большим нежели...
- Заткнись! - раздраженно отмахнулся Мефистофель, продолжая разглядывать волнистый оранжевый купол и думать.
Несколько надсмотрщиков, желая услужить тем, в чьих руках была власть, и подняться, как можно выше от рабов - бросились на разведчиков, скрутили их; связали руки лианами; избили, вымещая накопившееся...
Мефистофель не вмешивался; он давно уже укрепился во мнении, что все эти 'двойники' несравненно его ниже, что в них главенствуют зверские, первобытные инстинкты; что их использовать нужно только, как примитивных роботов для достижения своей цели - уничтожение 'первого двойника - достойного противника, который захватил его корабль, починка корабля и домой к Катрине'.
- Сегодня он может выслать за нами погоню. - в раздумьях шептал он. Не так ли, Вузелвул? - не отрывая взора от оранжевого купола, спрашивал он.
Вузелвул молчал - второй, задумавший все это, прибывал во мрачнейшем состоянии; чернота даже просочилась сквозь кожу, вырвалась на лице серыми пятнами: 'Какая мерзость вокруг творится; какие они все идиоты - и Мефистофель, и все эти жалкие цифры. Что творят они! Что сотворил я накануне, избивая это несчастное полуживотное! Как после всего этого смогу я вернуться на Землю, предстать перед Катриной... Нет, я не Джован Симерон. Джован Симерон - это бог, которого я видел лишь раз, с которым должен был бы остаться; но бежал и движимый своей гордыней создал демонов!.. Что со мной - может, схожу с ума?.. Как кружится голова, какой плотный, густой ветер... эти лица, мои искаженные окровавленные лица кругом, повсюду... Что про молекулы ДНК?.. Что за мысли лезут мне в голову - все искушения, все зовет меня, чтобы погрузиться в еще больший мрак... Да - я помню ту бирюзовую вспышку - я был рожден по его образу и подобию; он мне дал благость в голову, но я разрушил все; я создал демонов своей гордыни... Какой душный ветер, господи, дышать невозможно... Что же мне теперь делать?..'
А Мефистофель, разглядывая горы, говорил:
- Мне потребуются десять смельчаков, которые вместо разведчиков вернуться в лагерь врага и скажут, что войско мое неисчислимо - награда будет соответственна риску.
Тут же из рабских рядов потянулось множество рук, а надсмотрщики просто выступили вперед и склонили головы.
Мефистофель чувствовал себя повелителем муравейника и оттого испытывал отвращение. Наугад тыкал он пальцем в этих 'жалких своих подобий', и те, кого выбирали, улыбались, тут же отходили в сторону, подальше от тех, с кем недавно стояли.
- Ваша задача - убедить противника в нашем численном превосходстве и не допустить, чтобы он направился за нами в погоню. - любуясь постепенно расходящейся темно-оранжевой вечерней завесой, говорил Мефистофель.
Каждый из десяти избранных, стоявших перед Мефистофелем, размышлял примерно так: 'Был ли я не был когда-то на планете Земля, была ли, не была девушка Катрина - ничего теперь не ясно, все, черт подери, перемешалось! Быть может - это некая цивилизация проводит эксперимент над моим разумом; но если я хочу выжить, надо, как то приспособится к этим новым условиям. Иначе, опять будут бить; и если не покажу себя -стоять мне в одной колонне с этими 'полуживотными, рабами... А ведь и я хотел создать рабов... Нет - это бред какой-то. А может рабы, созданные мной, восстали. Нет - лучше и не думать об этом...'
Итак, через несколько минут, отряд во главе которого на двух больших изумрудных листьях, как на носилках; несли Мефистофеля и Вазелвула, отправился к горам, а лжеразведчики отправились в лагерь к 'братьям'.
- Быстрее! Быстрее! - кричали надсмотрщики; поглядывали на предводителей, помахивали кнутам, ударяли время от времени спотыкающихся, идущих слишком медленно или неровно 'рабов'.
И все эти Джованы Симероны 'надсмотрщики' испытывали отвращение к тому, что делали; понимали, что поступки их мерзки, но все они ДЖОВАНЫ СИМЕРОНЫ, боялись, как-то неугодно выделится из общей массы - тогда, ведь, другие 'эти ничтожества' - набросятся на них, вновь избивать станут; поставят в конце концов в одну колонну с рабами.
А некоторым, как А1, например, сложившаяся обстановка нравилась - это они несли листья с Мефистофелем и Вазелвулом; заискивающими речами пытались вызнать о дальнейших их планах.
- Пока идти, как можно быстрее. - бормотал Вазелвул, разлегшись на листе и разглядывая прояснившуюся в темноте галактику; сейчас в ее серебристом свете он увидел и несколько камешков, неподвижно застывших в небе - на самом деле астероидов, ежесекундно, как и планета пролетающих 3 сотни верст. - Потом пробьем рудники, построите металлургический завод. Изготовите пластину. - он зевнул. - Еще какое-нибудь простейшее оружие; создадим мощную армию, двинемся на противника... Вот, собственно, и все... - промолчал, потом добавил пренебрежительно, как лакомый кусок псам бросил. - Вы станете командирами крупных отрядов; будете есть, пить до отвала; все что захотите делать... только служите мне верой и правдой... - он даже сморщился от отвращения к этим 'жалким ничтожествам, готовым на все ради достижения своим мелочных, подлых целей', и Мефистофель глядя на подрагивающую в такт движения 'цифр' галактику, осознавал, как ничтожны эти рабы, эти надсмотрщики и даже Вазелвул, против этого светящегося миллиардами звезд ока: 'Быстрей бы только вырваться отсюда, да позабыть обо всей этой суете...'
Вазелвул тоже смотрел на галактику и настолько глубоко погрузился в свои размышления, что ничего не слышал, и не видел ничего кроме этого звездного острова: 'Я ничтожество... - давил он себя. - ... Я сбежал от бога имя которому Джован Симерон; теперь несчастные обречены на страданья и все из-за моей гордыни! Я возомнил себя богом, хотя он только дал мне воспоминания о блаженной земле и святой деве, кои я по неразумению своему извратил, захотел присвоить себе; в то время, как воспоминания эти и сила божественная были даны мне для самосовершенствования; для постижения новых истин... Прости же мою гордыню, о Джован Симерон создатель! Но что же мне делать теперь, как искупить свою вину, как вернуться в сад мудрости... Думай, думай...
По земле между кристаллов протянулась мягкое и теплое бирюзовое сияние; казалось, теперь, что идут они по огромному, но не глубокому только до колен спокойному морю, которое тянулось до самых гор. При каждом шаге бирюза вихрилась, расплескивалась плавными, медленно опускающимися каплями.
- Эх... - стонали рабы, а потом кто-то из них решился и запел негромким, забитым голосом:
- Мы идем по чисту полю, Впереди громада гор; И горит в сердцах надежда, Что мы вырвемся на бой.
- А ну заткнись, мразь! - рявкнул кто-то из надсмотрщиков.
- Пускай поет. - еще раз зевнул Мефистофель.
- Обретем в горах мы силу, И захватим звездолет, И к родимой, милой хате, Мы отправимся в полет!..
Песенку неуверенно подхватили многие рабы, а потом и надсмотрщики; и пели до тех пор, пока раздраженный Мефистофель не велел им заткнуться и не заснул.
По бирюзовому морю шли они до самого утра; впереди медленно вырастали первые отроги, за которыми громоздились все новые и новые вершины, уходящие в конце концов под самое небо; на склонах серебрились пятнышки, но из-за расстояния не возможно было разглядеть, что это...
* * *
Той же ночью, под оком той же самой галактики, 'семь сотен' братьев переходили к 'грибам'.
Две сотни уместились под звездолетом и тужились, неся эту многотонную громаду; остальные шагали вокруг, поддерживали добрыми словами тех, кто 'дабы показать свое расположение к 'двойникам', переносил звездолет.
Шли медленно; обходили кристаллы, а когда это было невозможно, переносили прямо через них. Один раз звездолет стал заваливаться на бок и раздавил пятерых или шестерых братьев (в суматохе не разобрали). Поднялись крики; звездолет кое-как выровняли и пошли дальше, не сколько не жалея о погибших - ведь на их место можно создать хоть шесть сотен, хоть шесть тысяч, хоть шесть миллионов! Почти все видели вокруг себя только наделенный речевыми способностями материал, к которому, чтобы он работал, надо относится с лаской с уважением. Немногие, (в их числе и первый Джован) сомневались; видя вокруг такое количество себе подобных: 'Быть может и не было ничего? Быть может, все воспоминания - ничто?'
Уже к утру, усталые, измученные дошли таки до 'грибов', крутые склоны которых поднимались над ними
