— Все-таки ты спятил, — убежденно произнес я.
— Но спятившие тоже имеют право на сон. Ты говорил что-то про раскладушку?
— Про раскладушку? — я растерянно приподнялся. — Да, конечно. Выдам самую лучшую. У меня их тут целый склад. Так сказать, наследство покойного дедушки.
— Дедушки? А кем он у тебя был?
— Честно говоря, не знаю. Но судя по наследию — вечным студентом и вечным скитальцем.
— С удовольствием лягу на его раскладушку…
ЗАЧЕМ НАМ СНЫ, ЕСЛИ НЕ СПИТСЯ?
Грязная капля улиткой ползет по стене. Прямой дороги она не знает, ее путь извилист, движение прерывисто. Луна желтой искоркой отражается в ее крохотном животике, а по проторенному пути беззвучным эшелоном скатываются другие капли. Этот ручеек берет начало у соседа наверху. Что-то там у него протекает. Из ручейка утоляют жажду клопы и пришлые тараканы. Своих тараканов у меня не водится. Их давно изничтожили мыши. Они живут под шкафом и под ванной. Периодически я сыплю им отраву, перемешанную с сухарями. От этой смеси они катастрофически жиреют и, когда яд кончается, недовольно скребутся и шуршат. Отрава их не берет. Возможно, они воспринимают ее, как специи, которые лишь подстегивают аппетит. Мышеловки еще более бесполезны. Нация грызунов питает к ним оправданное недоверие. Каким-то шестым чувством они угадывают напряжение взведенной пружины, обходя ее стороной. Своим писклявым детям они, вероятно, рассказывают про мышеловки страшные байки, объясняя как опасно брать пищу из металлических ловушек.
Я отворачиваюсь от капли и, засыпая, думаю о Викторе. Что-то в его повествовании тронуло меня. Не всякий бред завораживает, но не всякий и отвращает. Виктор никогда не лгал. Даже тогда, когда, вероятно, и следовало бы. Я во всяком случае таких примеров не знал. Он был и без того ярок, убедителен и интересен. А то роковое школьное собрание… Я частенько о нем призадумывался. Оно сидело во мне неприятной занозой. Случившееся с Виктором, казалось действительно необъяснимым. Он смутил всех своих друзей и приятелей, в том числе и меня. После той сумбурной и язвительной речи многие стали его сторониться… Словом, вся история кропотливой подготовки собрания с печальным и совершенно непредвиденным финалом представлялась абсолютнейшей нелепицей.
Я неуютно поежился, заново прокручивая в уме этапы сегодняшнего разговора. Тут было над чем призадуматься. Та же история с мальчиком, погибшем от когтей медведя… В сущности, история собственной двойной смерти?.. Есть ли какое-то удовольствие в сочинении подобных мрачноватых сказок? Судя по всему, рассказывал Виктор об этом вообще впервые. Или раньше он не придавал воспоминаниям такого значения?..
Я перевернулся на другой бок, диван отозвался скрипучим ворчанием. Мысленно чертыхнувшись, я покрепче зажмурил глаза. Все! К черту! Одеяло повыше и спать!
В темноте за моей спиной зашуршали выбирающиеся на прогулку мыши. Они рыскали в поисках отравы с сухарями. Прислушиваясь к их возне, я тщетно пытался погрузиться в сон. Я нырял в него, как в черный речной омут — ласточкой, солдатиком и плашмя. Боже, как я старался! Я даже вспотел. Но всякий раз темная, неземная вода выбрасывала меня на поверхность.
НЕГАДАННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
Зов тишины. Когда-то я ощущал его, как ощущают любовь ближнего. Это не менее сладко и не менее загадочно. Жаль, что нашим чувствам не суждено жить вечно. С некоторых пор тишина стала пугать меня. Я перестал ей верить, познав сколь непрочны ее молекулярные связи, наяву убедившись в варварском превосходстве звука. Один-единственный крик мог расколоть царство безмолвия, а молчаливым армадам космоса приходилось отступать перед лаем озлобленной дворняги. Впрочем, и не было давным- давно никакого царства, никаких армад. Тишина успела превратиться в вымирающего зверя — робкого, всюду гонимого, теряющего приверженцев с каждым десятилетием.
Вероятно, я снова перевернулся на другой бок, потому что течение мыслей переменилось…
Покойник перед смертью плакал и охал. Плохо, мол, в такой холод умирать. Холодно. Слушая его, всякий про себя возражал, что умирать плохо при любой температуре. Только гробовщик, человек со стороны, стало быть, чужой, не постеснялся изъясниться вслух: «Что ж плохого? Самое разлюбезное дело! Спеленал в простынку, на саночки и вперед. Главное — чтобы динамит не переводился, а этого пока у нас не наблюдается…» Сосед, дядя Митя, приятель умирающего, вытолкал гробовщика за дверь, а там, кажется, еще добавил. Буйный у нас соседушка — дядя Митя. В ухо заезжает без предупреждения, за самую невинную остроту. Я дрался с ним раза четыре. Бабушке Тае приходилось мирить нас. Свой телевизор Митя разбил молотком во время депутатских дебатов. Теперь время от времени стучится ко мне и просит включить второй канал. В общем-то мне не жалко, хотя сам я предпочитаю смотреть плавающие каналы. Их постоянно глушат, но эти ребята на удивление ловки. Мне доставляет особое удовольствие отыскивать их в эфире. Пока они проказничают, не теряем тонуса и мы. Программа у них пестрая — от порнухи до интервью с эстетами прошлого. Иногда демонстрируются выдержки из старых реклам шоколада, кукурузных хлопьев и собачьих консервов. Как ни странно, это тоже тонизирует. Дядя Митя относится к плавающим каналам благосклонно, но парламентские споры обожает больше всего на свете. Это у него вроде болезни. Он переживает за страну, смутно подозревая, что стоит ему хоть на пару дней прекратить следить за теледебатами, как что-нибудь непременно стрясется. Лицезрея выступающих флэттеров, он превращается в нервного болельщика. Так помогают, должно быть, забить футболисту мяч неравнодушные зрители — постукивая кулаком о колени, восклицая и улюлюкая в критические моменты…
Сперва я решил, что ко мне ломится дядя Митя, вбивший себе в голову, что политические программы перенесены на два часа ночи. Однако, сев в постели, я сообразил, что дело куда серьезнее. Ломали железную дверь в подъезде. Колотили чем-то тяжелым, порождая грохочущие раскаты. Шум взломщиков ничуть не смущал. Я подскочил к окну. Перед домом стояло три легковых автомашины. Моторы их мерно урчали, фары освещали несчастную дверь.
— Что там такое? — в комнату заглянул Виктор. Я мимоходом подивился его оперативности. Он успел одеться и, казалось, готов был тронуться в путь по первой команде.
— Каким-то гулякам не нравится наш дом, — сказал я. — А может, наоборот — нравится.
— Что вы предпринимаете в таких случаях?
— Звоним в службу охраны правопорядка и забиваемся по щелям. Взгляни, их не меньше дюжины. И настроены они, по-видимому, серьезно.
— Что же делать?
