опыта, общаясь с нашим ядовитым братом. А с Ящером народ и вовсе старается держаться поделикатнее! Такая уж я натура. С хвостом, с рогами и пластинами на спине - короче, дракон из страшных сказок! Разумеется, огнедышащий.
- Босс! - позвал Ганс. - Тут козырь один на связи. Про Мороза спрашивает. Чего сказать-то?
Я изобразил ладошкой, что следует сказать, и Ганс загудел в трубку, посылая абонента чуть подальше северного полюса. Ганс, конечно, не секретарь, и подобные фразы звучат у него порой грубовато.
- А хочешь, Фима, поедем куда-нибудь? На Бали или на Гавайи? Любишь песок с виндсерфингом? Там все это есть. Я бы сказал, в изобилии. А пожелаешь, можем на скутерах покататься, на парапланах полетать, с баллонами под воду сползать.
Фимочка смущенно потупилась. Ага! Это уже ближе. Молодость любопытна, и хочется, ой, как хочется повидать какой-нибудь постылый Нью-Йорк или перенаселенный Париж. И не объяснишь ведь им, что хрена лысого там они не видели. Что супротив наших березок даже земля Канадчины не тянет. Потому как клен - не береза, и делать там по большому счету нам нечего. Разве что бобров с руки кормить или за Санта-Клаусами под новогоднюю пьянку гоняться. Догнал, мешок отобрал, - и по рылу! А иначе какое для русского мужика удовольствие? Какой праздник? Чтобы свадьба - да без драки? Нет, братва, фигушки! Тогда и свадьбу такую - куда подале…
Валерик, природные москаль, из старой моей охраны, куролесил раз в Марьиной Роще. Дал под 9 Мая очередь из «Калашникова». Сугубо вверх. Потом из «Вальтера» давай садить. По фонарям да по лампочкам. Радовался парень, как умел. Глоток из горла «белой», на закусь - пулю в даль. Минут через двадцать омоновцы подкатили - в жилетах, с автоматами. однако на рожон не полезли, не дураки. Преспокойно дождались, когда Валерик расстреляет боезапасы, а после пересчитали стрелку ребра. Тоже, в сущности, по-своему отпраздновали день победы. Краковяком на чужой спинушке. Они танцоры - из ловких.
Я подцепил подбородок Фимы, большим пальцем погладил по-детски пухлую губку, дотянулся таки до влажных зубов.
- А ты ведь умная девочка! Сопливая, а умная. Даже странно… Может, пойдешь ко мне в подруги?
Она растерянно сморгнула.
- А что! Ты подумай! Станешь Ящерицей! Заживем, как два диплодка в палеозое! Диплодки, Фима, вкусно жили! И врагов не знали. Потому как очень уж огромными вырастали. Настолько огромными, что съесть их было невозможно. Правда, головенкой Бог обидел, - потому и лопали двадцать четыре часа в сутки. Но ведь какая вкусная жизнь у них была! Хотела бы ты так жить?
Фима кивнула.
- Наверное.
- Так что? Пойдешь в ящерицы?
- Но у вас ведь жена, дети.
- Детей нет, а жена… Ну что ж, ты будешь второй женой. На востоке по сию пору гаремы разрешены. До трех жен - все вполне законно. А мы ведь тоже по большому счету - Азия.
- Вы это серьезно говорите?
- Про что? Про Азию или дружбу?
- Про женитьбу.
Я шумно вздохнул.
- Умничка ты моя! Знаешь, как отвечать. Вопросом на вопрос. И верить не торопишься… - Я рывком поднялся. - Что ж, тогда тайм-аут на раздумье? В парную, Фим! Там все и порешим, идет?
Она с готовностью качнула головой. Я обнял её за тонкую талию, потянул за собой. Ах, баржа- баржочка моя симпатичная! На буксир бы тебя и в кильватер. Впрочем, ещё успеется. Какие наши годы!
Из парной меня выманивали лишь дважды. Для того чтобы освидетельствовать показания Хромого, и для душевной беседы со скучающей супругой.
Хромого, видно, успели помыть до встречи со мной, даже синяки с ссадинами припудрили, но все равно выглядел он отвратительно. Хасан, как всегда, зверствовал. Впрочем, за то ему и гнали гонорары, как какой-нибудь кинозвезде. Я не садюга, и, если можно подождать, жду. Однако, когда невтерпеж, когда душа горит, а дело требует, посылаю упрямцев к Хасану. Этот витязь в тигровой шкуре работает споро и ждать долго результата не приходится.
- Все нормально, Лешик? - я запахнул на голом теле халат, поморщил нос, уловив запах гниющей крови. - Посади его.
Лешик, образина из подручных Ганса, кем впору пугать детей малых, придавил волосатой клешней плечико Хромого.
- На пол, Хром!
Пленник кулем повалился, но та же клешня за шкирку удержала его от окончательного падения, помогла пристроиться на корточках. Глазки Лешика азартно поблескивали. Именно такие, как он да Хасан, давным-давно убедили меня, что добиваться чистосердечных признаний от Каменевых и Тухачевских действительно было просто.
Стальной Савинков - и тот раскололся, как орешек, послушно рассказав на суде все, что следовало. И нечего его упрекать. Попробуй-ка помолчи, когда за спиной притаилась парочка хасанов!
Рокоссовский, правда, не сдал никого, но на то он и Рокоссовский. Исключение, лишний раз подтверждающее правило.
- Ну-с, какие новости, джигит? - я сунул в зубы сигарету «Винстона», щелкнул зажигалкой. Затянувшись, кхакнул. Табак опять попался дерьмецо. Американцы дурили Россию, где только могли. И не подозревали, что роют тем самым подкоп под собственное креслице. Смешно, но жизнь и впрямь сплошная толстовщина. Как аукнется, так и откликнется. Россия - не бикса, чтобы позволить на себя вот так просто вскарабкаться. Поднатужится и скинет. Да в зубы достанет на посошок. За третьесортный табачок, за окорочка, за проценты…
- Он всех сдал, Ящер. Братков Танцора и вагонников. Если ему верить, за ними должок астрономический. На арбуз тянет, не меньше.
- Вот как? Что ж ты, Хром, порожняк гнал? Столько времени у меня отнял. Нехорошо, Хром! - я покачал головой. - Знаешь ведь, что вокзалы теперь мои. Значит, и оборотный капитал мой. Фильм про начальника Чукотки помнишь?.. Нет? А жаль. Там был такой эпизод. Тоже один фраерок лепил горбатого. Не хотел рассказывать и делиться.
Хромой мутно взглянул на меня. Губы его шевельнулись, но слов мы не услышали.
- Что? Погромче не можешь?
Хромой сделал над собой усилие, сипло процедил:
- Не по законам правишь, Ящер. Обиженных много.
- Обиженных? - я удивился. - Это ж где такие отыскались? Назови хоть парочку!
- Есть. Много… Западло, Ящер!
- А вот тут ты врешь, Хром! - я присел, оказавшись с ним на одном уровне. - Врешь, потому как на обиженных, сам знаешь, что делают. А это уже по закону! По вашему закону! Тех же, что совсем разобижен, я просто выкорчевываю, ферштейн? Тебе, к примеру, что на меня обижаться? Я ж не тебя пытал, я деньги свои возвращал. Смекаешь разницу? А ты, чугунок такой, молчал. Вот и получился визит к Хасану. На него- то ты, надеюсь, не обижаешься? А то я ему передам. Какие-нибудь особые пожелания. Парень он простой, исполнительный. Все поймет, как надо.
- Попластаю!.. На кусочки твоего Хасана…
- Это ты зря! Очень даже зря. Ну, любит человек клещики, щипчики разные, - что тут такого? А не нравится он тебе, так чего ж ты ему душу раскрывал? Все ведь выложил? Как подружке любимой в постели. Стало быть, опять нехорошо. Своих ведь, считай, продал! Сдал родных братков с потрохами, только чтобы миляга Хасан узнал правду и порадовался. Так ведь было дело?.. Ну вот! А теперь ты вдруг обижаться вздумал. На себя, дорогой, обижайся! Сугубо и токмо на себя!
- Убью! - губы Хромого задрожали. - Все сделаю, чтоб придавить тебя, гниду!
Он захрипел горлом, собираясь харкнуть мне в лицо, да только беда у него была со слюной, долго
