амо... - Петр в сомнении покачал головой. - Кто такое осмелится пересматривать?
- Ясно, что никто. Но наверняка призадумаются о сложившемся положении дел. - Виктор налил из амфоры, сам первый хлебнул. - Вкусно, правда?
- Вкусно, - согласился Петр. Этот кабачок ему нравился. Вполне уютный, музыки и света - всего в меру. Он и раскачивался на ветру с положенной амплитудой, скорее усыпляя, нежели кружа голову. Симпатичный голубоглазый тапер барабанил по клавишам клавесина, ему вторил на лютне пристроившийся в углу подросток. Играли, надо признать, неплохо. Негромко и мягко, что преимущественно и любили жители поднебесья. Внешняя музыка не должна заглушать внутренней. Иначе это не музыка.
- Да, дорогой Петр! Дел у наших архистратегов, конечно, по горлышко, да только и земным проблемам следует уделять внимание. А первый закон - что ж... Он, конечно, хорош, но ведь и хорошие законы нужно чем-то обеспечивать? А кто нынче этим занимается? Власть?.. Нет. Исключительно такие, как мы с тобой.
- Верно, - Петр припомнил слова ветерана со склада.
- Вот и рассуждай дальше. Картину в целом никогда не рассмотришь, но можно улавливать тенденции, понимаешь? Проблемы наблюдались и раньше, кто спорит, но мы с ними справлялись. Теперь - иное дело! Гамоны стали другими.
- Они мутируют.
- Верно, мутируют. И нам с каждым годом становится сложнее и сложнее.
- Что же ты предлагаешь?
- Да вот... Думаю, может, имеет смысл плюнуть на них вовсе?
- Плюнуть? Как это? Мы же для них вроде пчел. Не станет нас, они ж там все повымирают. Уже через полсотни лет размножаться разучатся.
- Это ты так думаешь! А они так вовсе не считают. Виктор залпом допил из своего бокала, вплотную приблизил свое побагровевшее лицо. - Знаешь, Петь, временами мне начинает казаться, что мы им совсем не нужны, понимаешь? Совсем. Каждый сам себе придумывает жизненный смысл, вот и мы придумали. А гамоны, к твоему сведению, давным давно выучились размножаться без нас.
- Что ты такое говоришь!
- То, что слышал. Им так даже проще. Статистика, брат, суровая вещь! Скольких мы подстреливаем ежегодно, знаешь?
Петр покачал головой.
- Вот именно, что не знаешь! А ты полистай как-нибудь на досуге небесные сводки. Семьдесят процентов уходит на сторону. Семьдесят! Подранки, а то и вовсе чистые. И у большинства, заметь, появляется потомство. Вот тебе и первоисточник мутаций! Подранок родит более злого, а тот в свою очередь обходится без наших стрел, и получается поколение особо невосприимчивых.
- Ученые говорят, у них что-то вроде сердечных мозолей...
- Слышал! - Виктор пренебрежительно отмахнулся. Кальциевая скорлупа вокруг миокарда, хитин и все такое. Только нам-то что до этого? Мы свое дело делаем честно, правда?
- Ну, - Петр заметил, что приятеля чуточку развезло от выпитого.
- Вот и соображай дальше. Дело свое мы исполняем, а там внизу все хуже и хуже. Спрашивается, почему?
Петр нахмурился.
- Может, из-за путаницы со стрелами?
- Ерунда!.. То есть, стрелы, конечно, порой путают. И мишени путают. И, кстати, на 'серебристых' я даже в этом смысле не грешу. Уж им-то в самцов целить резона нет. Другое дело - наш брат. Уж здесь-то, верно, с досады, кто-нибудь да срывается. Садит вниз без разбору всеми видами наконечников. И начинает гамон лапать гамона, а гамониха слюни распускать за такими же, как она. Только у них это и раньше встречалось. Я в архивах как-то копался. И мужеложство, и лесбийские игры - все процветало. А в общем... - Виктор вздохнул. - Все это, Петр, только частности. Главное... Главное, видишь ли, кроется в том, что мы тоже перестали их любить. Раньше любили, а теперь нет. Мы на них, как на врагов охотимся, и они нас таким же макаром встречают.
- А ведь верно, - Петр удивленно нахмурился. - Как на врагов.
- Конечно, верно! Ты вот сегодня схлопотал от них тройку оплеух и что? Какая в тебе небесная радость после этого осталась?
- Ну, может быть, самую чуточку...
- Брось! Никаких чуточек!.. Никогда не интересовался, какие там внизу пословицы появились за последнее время?
- Ты о фольклоре гамонов?
- Ну да!
- Как-то, знаешь ли, не приходилось.
- А зря... Попадается в иных преинтереснейший смысл! Виктор фыркнул. - Насильно мил не будешь... Любовь зла полюбишь и козла... Чуешь, в чей огород камень?
- Ты думаешь...
- Да не думаю я ничего! Куда мне! Пусть архангелы думают, на то у них и головы. Только вот конфетка, Петь, получается крайне неаппетитная. Мы гамонов заставляем любить, они с нашим насилием борются, как могут.
- Разве это можно называть насилием?
- А почему нет? Свобода - лакомая категория. Ее всем хочется.
- Но любить - это и значит по-настоящему быть свободным. Ненависть неволит.
- Ишь ты, хитрец! Это с какого угла посмотреть. Ненависть неволит, верно, зато она не требует терпения. С любовью все наоборот.
- И что же тогда остается?
- Что остается? - Виктор облапил пятерней плечо друга, притянув к себе, дохнул медовухой в самое лицо: - Я, конечно, не архангел, голова у меня втрое меньше, и стратегий я не предлагаю, но чудится мне, что пряники кончились. Время, Петь, доставать из-за голенища кнут.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Слышал что-нибудь о холодном веке?.. Если нет, намекну. Все это пока слухи, но очень может быть, не сегодня-завтра объявят мораторий на охоту. Самый натуральный. И ни одного амо больше вниз не пустят.
- Совсем? - Петр почувствовал, что по спине у него стайками поползли мурашки. Этакое донное течение, проникшее под накидку.
- Совсем, - Виктор мрачно кивнул. - Всеобщая конверсия и разоружение. Будем сидеть по кабакам, вспоминать былое и слушать шелест волн в раковинах. Век холода для гамонов.
- Но это... Это же верная война!
- Скорее всего. Только иного выхода нет. Если долго пичкать антибиотиками, организм становится невосприимчивым к лекарству, что мы и имеем на сегодняшний день. От рогатин к стрелам, от стрел к базукам - а дальше что? Будем брать каждого в огненные клещи и атаковать побатальонно? Нет, брат, это уже тупик. Зато лет этак через сто... - Виктор потянулся к амфоре. - Если, конечно, уцелеет, хоть один гамон, можно будет снова попроведать заблудших.
- Жутко!
- Конечно, жутко, тут ты прав. Без любви, наверное, можно размножаться, но жить долго без нее нельзя. Это суть любого гомеостазиса. Исчезнет суть, начнет распадаться система.
- Тогда зачем мораторий?
- Затем, - Виктор выпятил в его сторону палец, - чтобы они САМИ осмыслили, каково это жить БЕЗ любви. Осмыслили и умылись горючими слезами. Чтобы эти скоты не хитином от нас прикрывались, а напротив - сами распахивались. Вот тогда мы снизойдем до них, снова достанем луки и стрелы.
- Сто лет!.. - Петр ошарашенно обхватил голову руками.
- Может, и больше. Как ни крути, а без карантина не обойтись.
- Но ты представляешь, что у них там внизу начнется?
- Уже начинается потихоньку. Без всякого моратория. Вот и следует дать им возможность повариться в
