внутри все аж холодеет. Я из-за тебя точно лет пять жизни потеряла, засранец! Никогда тебе этого не забуду!
— Успокойся. Все уже позади. Лучше давай перейдем к нашим баранам. Так, вопрос первый, когда свадьбу играть будем? Я готов хоть завтра. А ты?
— Решил взять быка за рога?
— Нет, как говорил один мой сослуживец, «куй железо, пока не сперли». То бишь, женись на девушке, пока не передумала. Так что ты думаешь по поводу брачной церемонии? Время, место, сценарий? Как насчет полета на воздушном шаре? Или глобальной вечеринки с участием всего нашего клуба?
— Выздоровей сначала, летчик-испытатель!
— Я уже живее всех живых, так что не увиливай от ответа!
— С твоей опухшей физиономией и загипсованным по диагонали организмом мне в Загсе делать нечего, разве что народ распугивать. Тебе сейчас можно запросто в главной роли очередной «Байки из склепа» выступать, даже грим не потребуется.
— Слушай, я же знаю, как это все у вас, девчонок, бывает! Пока платье себе самое распрекрасное выберете, список гостей в десять листов составите — полгода пройдет. А я из больничного заточения собираюсь рвать когти в самое ближайшее время.
— Ну, недели три, я думаю, ты еще здесь проведешь, а то и побольше, потом еще прихрамывать будешь. Так что не раньше сентября все получится. Да и то, если вовремя заявление подать.
— А когда надо?
— Где-то за месяц до свадьбы, а то и за парочку. Где как. Да, и учти: заявление на роспись подают только вдвоем. Так что меня в одиночку можешь в ЗАГС даже не засылать, все равно бесполезно.
— Тогда форсирую процесс приобретения надлежащей кондиции. Даешь лечебную гимнастику и прочие садомазохистские развлечения в духе создателя Франкенштейна. У нас народ в палате так матерится, когда упражнения делает, что даже мои ко всему привыкшие уши вянут. Чувствую, мне это в самое ближайшее время тоже предстоит испытать по полной программе.
— Это правильно, тренируйся. Чем скорее форму обретешь, тем быстрее дома окажешься. Я, кстати, уже рамку подобрала для нашего портрета, что нам на Арбате нарисовали. Повесила в большой комнате над диваном. Смотрится — просто потрясающе. Когда вернешься домой — сам увидишь. А по поводу платья и всего прочего — как-то это скучно, на самом-то деле. Ну, ни разу меня эта идея не привлекает. Еще фату на меня нацепи, чтоб народ посмешить. И платья эти свадебные с юбками и кринолинами. Я ж в нем буду смотреться, как тряпичная баба на чайник! Мне ведь уже не восемнадцать, вся эта мишура не для меня! Давай лучше как-нибудь тихо распишемся, посидим в каком-нибудь ресторане с малым кругом приглашенных лиц, да и успокоимся на этом, а?
— Но тебе еще и не восемьдесят! И мне, заметь себе, тоже. Так что даже слышать об этом не хочу. Платье и нормальная свадьба у нас с тобой будут просто однозначно. В конце концов, я собираюсь жениться только однажды. Имею я право на праздник, который запомню на всю жизнь? Я считаю, что да. Так что никакие возражения не принимаются. Единственное, на что я могу пойти…
— И на что же это?
— Нет, пожалуй, не скажу.
— Это что еще за тайны мадридского двора! Ну-ка, колись, что задумал!
— Ни за что! Сначала сам все, как следует, продумаю.
— Ну, хотя бы намекни!
— Ладно, так и быть. Даю тебе намек. Что ты думаешь об эпохе 60 — начала 70 годов?
— Честно говоря, ничего. Меня тогда еще не было.
— А зря, что ничего не думаешь. Даю тебе партийное задание. Где хочешь, как хочешь — достаешь фотографии того периода, любые журналы, книги, подборки мод для мужчин и женщин, и прочее в том же духе. Да, про прически не забудь. Желательно вариантов десять-пятнадцать. Насколько я помню, тогда всякие начесы были в моде, но вдруг я все-таки ошибаюсь?
— Слушай, а ты насколько серьезно головой стукнулся? Может, не стоит тебе из больницы раньше срока сбегать? Какие-то моды ему подавай, прически сорокалетней давности!
— На мой счет не волнуйся, я в полном порядке. Так что, сделаешь?
— Ну ладно, посижу в Интернете, знакомых потираню. Вдруг у кого соответствующая макулатура завалялась. Ты только скажи — к чему все это?
— К свадьбе, Натка, к свадьбе!
Когда Наталья распрощалась с Андреем и отправилась домой, на выходе из больницы кто-то позвал ее по имени. Наташка оглянулась, но никого знакомого в радиусе двадцати метров не увидела. Пожала плечами. Наверное, показалось. Кого-то другого окликнули, не ее. Двинулась дальше, но тут к ней подошла пожилая женщина с седыми, словно серебряными, волосами и, извиняясь, спросила:
— Вы — Наташа? Я не ошиблась?
— Да. Вы не ошиблись. Простите, а вы — кто?
— Я — мама Андрея. Вы уж простите меня, я за вами в сквере наблюдала, когда вы с Андрюшей гуляли. Мне в палате его соседи сказали, куда вы отправились, так что я вас быстро нашла.
— А почему же вы к нам не подошли?
— Не хотела вам мешать. Вы ведь о чем-то серьезном разговаривали. Я бы вам только в тягость была. Третий в таких делах всегда лишний, а я с Андрюшкой всегда поболтать успею. Вы не торопитесь?
— В принципе, нет.
— Если не возражаете, Наташенька, давайте снова в сквер вернемся. Там хорошо так, свежо. Там и поговорим обо всем. Мне так много нужно вам сказать!
До сквера они шли молча. Чувства Наташки колебались от удивления до легкой робости. Что от нее надо этой женщине с пронзительно голубыми и такими знакомыми глазами?
Дошли до сквера, сели на ту же скамейку, где получасом раньше они болтали с Андреем.
— Наташенька, вы уж извините меня, Христа ради, что я вас вот так выдернула, от дел оторвала, но после всего того, что рассказал мне Андрюша, я просто не могла не повстречаться с вами.
— А что именно он вам рассказал?
— Очень многое. По крайней мере, я так думаю. Знаете, Наташа, может быть, вам будет легче меня понять, если я признаюсь вам, что мне, наверное, не легче вашего в этой ситуации. Знать, что один из моих сыновей жестоко обидел девушку, которая является смыслом жизни другого сына, — это очень больно и тяжело. Я сразу хочу сказать: я очень рада, что Андрюша с вами, я никогда не видела его таким счастливым, и уж ни с одной девушкой в своей жизни он еще не собирался играть свадьбу, кроме как с вами. Но помимо Андрея у меня есть еще и Алексей, который к тому же оказался отцом вашего Мишеньки. Как человека я его осуждаю, но как сына — не могу. Это выше моих сил. Понимаете?
— Извините, как вас зовут?
— Елизавета Сергеевна.
— Елизавета Сергеевна, честно говоря, я не понимаю, к чему весь этот разговор? Что вы от меня хотите или ждете?
— Наташенька, я умоляю вас: не держите зла на Алешу. Он, конечно, вырос разбалованным, капризным, совсем не таким, как Андрей… Боже, я что-то не то говорю. Извините, у меня совсем в голове все спуталось. Так вот, мы с отцом долго разговаривали с Алешкой после всего случившегося. Как раз вернулись из больницы от Андрея. Так вот, отец очень сильно рассердился на него из-за вас и Миши, да из-за Андрея тоже, и получилось так, что он фактически выгнал Лешу из дома. Нет, внешне, конечно, все благопристойно: Алексей отправляется за границу на учебу в одном из филиалов его фирмы, но мы-то все понимаем, что это фактически ссылка. Два года без родных, без знакомых, в чужой стране и с небольшой зарплатой. Ирочка от него ушла, так что даже письма только от меня и будут приходить.
— И что из этого?
— Наташенька. Я еще раз попрошу вас, может быть, о невозможном: постарайтесь простить Алешу. Он поступил с вами, как последний негодяй, вы, должно быть, сильно обижены на него, и все равно, постарайтесь. Мне, как матери, от этого будет легче. Вы должны меня понять, вы же сама мать, как и я!
