(от лат. 'tempora' - время) буквально означает 'временение'; интуиция языка свободно пользуется соответствующими переходами значений. Мы говорим 'не расхолаживайся', имея в виду 'не медли, не откладывай'; в словах 'горячий' и 'пылкий' температурные характеристики легко переходят в темпоральные. Илья Пригожин считает, что температура представляет собой 'внутреннюю координацию моментов активности' и в этом смысле является одним из самых общих параметров универсума. Такая точка зрения получает все более широкое распространение - экономисты говорят про температуру экономики уже без кавычек.
Температура выражает интегральный показатель интенсивности времени и задержание хода времени с помощью переохлаждения - широко распространенная ловушка, которой пользуется живая природа. Анабиоз наступает по сигналу 'сейчас не время' (совокупность неблагоприятных условий). Таким же образом в другой системе замораживается исполнение божественного обещания. Система переходит к 'ожиданию- в-надежде'.
Жизнь консервируется, упаковывается в контейнер, в посылку, адресованную 'до востребования'. Но дальше начинаются странности. Вернемся к анабиозу - мы уже видели, что жизнеспособность сохраняется тысячелетиями, в сущности неизвестен точный предел сохранности 'посылки' в астрономическом летоисчислении.
Однако, что-то происходит с посылкой за время ее хранения. Р.Ушатинская в своей книге 'Скрытая жизнь и анабиоз', М., 1990, описывая эксперименты по переохлаждению различных организмов в среде, близкой к абсолютному нулю (в жидком гелии, азоте и кислороде), отмечает поразительную выживаемость (что и было целью ее экспериментов), но выживаемость какую-то частичную:
'Кратковременное погружение в жидкий гелий выдерживали куколки бабочек павлиний глаз, капустной белянки, личинки жука-усача, азиатской саранчи. После отогревания насекомые несколько дней проявляли признаки жизни. Однако закончить нормальное развитие они не смогли... Применяя ступенчатое охлаждение куколок бабочки-махаона сначала при -35оС, а затем двое суток в жидком кислороде, удалось получить высокий процент выживаемости. При отеплении развитие куколок продолжалось около десяти дней (хотя и с отклонениями), но заканчивалось смертью. ...Близкие результаты получены на гусеницах боярышницы. При медленном охлаждении они переносили температуру жидкого азота и после согревания успешно окукливались. Но куколки погибали во время линьки' (с.114).
Подобных примеров в книге множество, и наводят они на следующую мысль: если отсроченная жизнь так часто напоминает отсроченную смерть, то, видно, с законсервированным временем что-то происходит - оно портится. Застаивается, чтобы потом целиком изойти в краткой бессмысленной вспышке. Нечто похожее обнаруживается и в феномене летаргии. Человек, впавший в летаргический сон, может спать и 20, и 30 лет (такие случаи известны), сохраняя при этом свой возраст, не старея. Но после пробуждения он 'нагоняет упущенное' в течение 2-3 месяцев, когда происходит как бы гормональный взрыв сработавшей бомбы времени.
Не так-то просто, стало быть, поймать время в ловушку, но еще труднее взять его живьем.
У Ролана Барта есть любопытные наблюдения о способах сохранения корпуса античных текстов в эпоху Средневековья. Гарантировать неискаженную передачу источников должна была четырехзвенная система трансляции, где первая инстанция, переписчик (scriptor) не имел права изменить ни одной буквы; две следующие инстанции, compilator и commentator, могли сопоставлять тексты между собой, и лишь для четвертой инстанции, для автора, допускалось высказывание собственного мнения. Но вся эта система гарантий и подстраховок, позволив сохранить букву первоисточника, все же привела к 'порче', к совершенно фантастическому пониманию их смысла. Иначе говоря, герметически закупоренные тексты 'выдохлись' - обессмыслились.
Откладывая будущее, а вслед за ним неизбежно и настоящее в 'надежный кошелек', человек остается в пустоте ненастоящего, где и фабрикуется специфическое искусственное время, Время Циферблатов, задающее размерность товаропроизводящей цивилизации. Однако, для феномена истории этого времени недостаточно. Приходится, прежде всего допускать периодическую утечку собственного времени для оживотворения странной смеси ненастоящего с абсолютным. Ибо слишком длительное, беспросветное пребывание в чистой эсхатологии ('ожидание-в- надежде') приводит к тем же результатам, что и экспериментальное пребывание личинки в жидком гелии, - после отогревания, 'температура' начинает стремительно и самопроизвольно возрастать, все забеги обрываются на спринтерских дистанциях - идет 'горячая имитация', или представление смерти. История полна катаклизмов, когда пресеклись ее потоки из- за неудачи временения, неумелой ловушки, в которой время выдохлось или его не удалось взять живьем.
Да и может ли быть, чтобы время, ткань всего происходящего, абсолютная огибающая поверхность универсума, ядро, или 'внутреннее' которого есть прогиб самого же времени, дозволяло безнаказанные эксперименты? Пластилин времени мягок и податлив, но дерзнувший стать Ваятелем, с этого самого момента живет в опасности, притом непрерывно возрастающей. Ведь к интуиции времени относится и подмеченное поэтом:
Нет в мире силы, способной ускорить
Текущего меда струю...
Даже если это и удастся, благодаря 'хитрости разума' - то тогда в струе будет течь уже не мед, а какой-нибудь фабрикат, эрзац, заменитель, пусть даже более медовый и сладкий...
Кто знает, сколько еще ловушек мы можем отследить в ходе разработки интуиции времени. При этом понадобятся и другие визуализации, уже не коррелирующие с метафорой лепки и ваяния. Так, время, устремленное к финишу собственного забега едва ли является мифологическим временем, как думал Гигерич. Скорее это просто изначальность времени, изначальность, из которой различными операциями (ловушками) можно создавать то или иное время. Например, разводя настоящее и будущее, отодвигая исполнение, мы создает высокое напряжение критической массы, напоминающее управляемую ядерную реакцию (точнее, частично управляемую), или бомбу времени - атомная бомба любимая метафора Гигерича. Мифологическое время взывает к другой визуализации. Если уж пользоваться примерами физики, то подойдет плазменное кольцо, по которому вечно течет ток - для чего неустойчивую плазму нужно замкнуть (образовать 'плазменный шнур') и окружить зоной невзаимодействия (вакуум). Зона невзаимодействия для кольцевого мифологического времени создается вихрем отождествлений. Все 'новые боги', боги иных народов, новые обстоятельства и ситуации отождествляются с ограниченным набором уже имеющихся фигур и позиций либо не допускаются в кольцевой хроно-заповедник. Атмосфера бесконечных отождествлений хорошо описана у Томаса Манна в 'Иосифе и его братьях'.
Время мифа ничто не может застать врасплох - потому что в нем все уже было, уже происходило, ну разве что под другими именами. Чтобы жить в мифологическом времени, достаточно только научиться неразличению. Освоить процедуру анти- differance, - на уровне житейского автоматизма. Тоже вроде бы дело не хитрое, но нам, детям эона отложенного будущего, подобная процедура столь же чужда, как наш differance для гомеровских греков.
История - это результат совокупных опытов со временем, опытов, в которых экспериментатор никогда не ведает, что творит, и не имеет других подопытных, кроме самого себя. Пока можно вкратце указать еще на два основополагающих приема, возможно, более редких, чем differance и бесконечное отождествление (имеющее результатом 'вечное возвращение').
Во втором томе 'Заката Европы' Шпенглер вводит понятие псевдоморфоза - ситуации, когда культура не реализует себя, исполняя вместо этого чужую роль, предназначенную не ей - наряжаясь в маску. Согласно Шпенглеру, псевдоморфозом, например, было распространение и имитация эллинизма в сирийском (ближневосточном) регионе после завоевания Александра Македонского; данный псевдоморфоз продолжался около тысячи лет. Или Россия вошла в псевдоморфоз после петровских реформ, так что догадки о ее 'истинном предназначении' и по сей день остаются любимой темой для философов и публицистов... Исполнение не предназначенного, чужой кармы можно трактовать как сход с дистанции забега, увиливание от бега к финишу, от рокового 'to stadion' полноты самореализации и выдоха. Стало быть, псевдоморфоз есть средство обмануть смерть. Но трудность состоит в том, что будучи 'нарушением правил бега', псевдоморфоз пресекается остальными участниками. В повседневной жизни осуществимы лишь краткосрочные псевдоморфозы - большего не позволяет социальная память и традиция причисляющая и документирующая меня к моему возрасту и статусу, что быстро пресекает попытки
