Сейчас им владела тихая спокойная радость и отрешен ность от всего окружающего. Он думал теперь только о том, как взлетит, наберет высоту, как сделает первый разворот. По старой привычке планшетку с заложенной под целлулоид картой района полета он не стал надевать через плечо, как это делали летчики, а нес в руке, намотав на ладонь ремешок.
На стоянке озабоченно суетились авиамеханики, а обер-лейтенант Золлинг грозил им красным кулаком.
- Скоты негодные, - выругался он, ответив на приветствие. - Нырко, вы знаете, что произошло?
- Никак нет, - почтительно вытягиваясь, произнес Федор.
- На вашей машине выбивает масло, а они только сейчас спохватились. И это когда до вашего взлета меньше часа осталось! Если узнает об этом командир, разразится страшный скандал и мне несдобровать! Чего доброго, опять нa восточный фронт погонят. Послушайте, Нырко, - просительно заглянул ему в лицо Золлинг, - выручите из беды на этот раз. Я, разумеется, не имею права этого делать, по, как говорится, из двух бед выбирай наименьшую. Слетайте на моем самолете.
Федор даже вздрогнул от волнения. Не сразу взяв себя в руки, спросил:
- Но ведь он же у вас с боекомплектом и, стало быть, тяжелее в пилотировании.
Золлинг взял его за локоть, почтительно отвел в сторонку, так, чтобы не слышали механики, заговорил:
- Это верно, что тяжелее, но, мой дорогой Федор, такой ас, как вы, и в этом случае справится с пилотажем. Ведь вы прекрасно знаете, они же умышленно оставляют вашу машину без боекомплекта, все боятся, что вы попытаетесь улизнуть к своим. Чудаки! Куда же отсюда можно улететь на 'мессершмитте' с его радиусом действия. Фантастика. - Он внимательно поглядел на притихшего Нырко и, щуря и без того узкие глаза, спросил: - Ну так что? Идет?
- Чего не сделаешь ради дружбы, Вилли! - с напускной ворчливостью произнес Нырко. - По рукам!
- О-ля-ля! - воскликнул торжествующе обер-лейтеиант. - Летите, а за мной дело не станет. В знак благодарности выставлю вечером копьяк.
- Нет, Вилли, - возразил о взволнованной приподнятостью Нырко. - Уж если кому и положено сегодня выставлять коньяк, так это мне. Скажу по большому секрету, полковник Хольц сообщил, что мне сегодня после этого праздника присвоят офицерское звание. И знаете что? Меня, возможно, уволокут на какой- нибудь банкет, а чтобы слово свое я сдержал, вот вам марки для расплаты. Закажите бутылку и, если даже меня с вами вечером не будет, выпейте за мое здоровье!
Золлинг с удовольствием принял от Нырко пачку смятых марок и сунул в свой карман. Он посмотрел на солдатские ботинки Федора из эрзац-кожи и, желая быть ещё добрее, сказал:
- Между прочим, господин Федор, я узнал от верного человека, что во вторник в нашем магазине для офицеровлетчиков будут продаваться итальянские ботинки из настоящей кожи. Постараюсь добыть и для вас. Говорят, элегантные и такие крепкие, что до самой смерти хватит.
Федор вдруг звонко рассмеялся.
- Спасибо, Вилли, вы настоящий друг. Но мпе и этих ботинок до самой смерти хватит!
Обер-лейтенант не успел ничего ответить. Оба увидели, как поперек всего летного поля к ним несется бежевый 'мереедес-бенц'. Шофер лихо затормозил у самой самолетной стоянки. Распахнулась дверца, из машины молодцевато выпрыгнул высокий худой Хольц в хорошо пригнанной парадной форме, дружески схватил майора Нырко за плечи и крепко встряхнул:
- Я рад, что у вас такой чудесный бравый вид, господин Нырко. Надеюсь, что с завтрашнего дня я буду говорить вам уже не господин Нырко, а капитан Нырко.
Высокие гости уже прибыли. Вы видели, как заполнена трибуна?
Федор обратил свой взгляд на здание штаба, увидел, как развевается над тентом большой флаг со свастикой, как в белых халатиках снуют официанты с подносами, на которых бутылки с лимонадом и пивом, увидел густо заполненные ряды скамеек, потом опустил глаза ниже, отметил с десяток синих, коричневых и черных 'оппелей', 'хорьхов' и 'мерседесов' у входа в штаб, замерших на тех самых бетонных плитах, с которых совсем недавно фашистские солдаты сметали пыль.
- Вижу, - ответил он громко.
- Вот и хорошо, - отозвался Хольц. - Я надеюсь, вы покажете сегодня пилотаж, достойный такого аса, как вы!
- Покажу, дорогой Вернер, - фамильярно произнес Нырко. - Хольц внимательно вгляделся в его успевшее вагореть лицо, остался доволен сверкающими глазами.
А Федор закончил: - Обязательно покажу самый лучший пилотаж в своей жизни. А вечером выпьем коньяк по этому поводу!
Вернер прикоснулся пальцами к козырьку своей форменной фуражки с высокой тульей, так, словно это была шляпа.
- О! - воскликнул он одобрительно. - Я вижу, в вас опять просыпается настоящий эпикуреец. Имейте в виду, выруливаете после второй зеленой ракеты, взлет после третьей. Все команды, разумеется, будут продублированы и по радио. Желаю успеха! Хайль фюрер! - И он высоко выбросил вперед правую руку.
- Хайль фюрер! - первый раз в своей жизни гаркнул майор Нырко и тоже выбросил вперед правую руку.
Хлопнула бежевая дверца, и 'мерседес' умчался.
18
Тонкий винт 'мессершмитта' на малых оборотах молотил синеватый воздух. С конца взлетной полосы Нырко тревожно поглядывал на трибуну, заполненную приехавшими на праздник средними и высокими чинами фашистских люфтваффе. Все происходило по плану. Уже взметнулись над летным полем и рассыпались в вышине две сигнальные ракеты, после которых надо было выруливать на старт. Сейчас он ожидал третью, но ожидал беспокойно, ощущая, как нарастает волнение. 'Летчики самые наблюдательные люди, - думал Нырко. - Черт бы побрал этого тупицу Золлинга, который, чтобы хоть чемнибудь походить на подлинного аса, нарисовал на фюзеляже своего самолета этого рахитика-питона. Все знают, что на моей машине его нет. Вот и выходит - с одной стороны, такой неожиданный подарок в виде 'мессершмитта' с боекомплектом, а с другой - опасность, что эту подмену обнаружат и немедленно прикажут прекратить взлет'. От сильного напряжения пот выступил на загорелом обветренном его лбу. Минутная стрелка на циферблате самолетных часов будто бы омертвела. Без трех минут десять, без двух и вот, наконец, без одной. Вздох облегчения приподнял под брезентовыми привязными ремнями его широкие плечи.
- Ахтунг, ахтунг, - услышал он в наушниках и увидел, что третья, последняя из всех сигнальных ракет разорвалась над этой чужой для него землей, которую он, простой открытый парень Федор Нырко рожденный русской матерью и воспитанный далекой отсюда Советской Россией, мечтал теперь поскорее покилуть.
Плиты взлетной полосы все быстрее и быстрее помчались навстречу и уже слились в единую серую ленту бросившуюся под покрышки самолетного шасси, и даже тонкий звон чужого мотора показался ему в эти мгновения предвестником избавления. Сделав первый разворот, он заложил крутой вираж и повел машину над сверкающей от солнца поверхностью Эльбы, глазами отыскивая то место на набережной, куда обещал прийти вчерашний парень Увидев его зябкую одинокую фигурку, Нырко покачал свою машину с крыла на крыло и помахал, приветствуя рукой в кожаной краге. Потом, сделав новый разворот, опять промчался над парнем и набрал высоту как раз в тот момент, когда вдалеке от него, но точно на линии маршрута распылились три зенитных разрыва. И сразу же в наушниках он услышал суровый повелительный голос, назвавший позывной его самолета:
- Немедленно прекратить полет. Немедленно на посадку! - потребовал невидимый отсюда руководитель полетов, и Федор удавился тому спокойствию, с каким он отметил: 'Значит, обнаружили подмену машин и стапут сейчас охотиться'.
Чтобы выиграть хотя бы какое-то время, он с подчеркнутой исполнительностью ответил по передатчику:
- Вас понял. Команду выполняю.
'Мессершмитт' с желтым скрюченным питоном на борту стремительно набрал высоту, но, вместо того чтобы зайти на полосу, метнулся в сторону леса, снизился над самыми верхушками темных остроголовых елей и поперек аэродрома на бреющем ринулся точно к трибуне, заполненной гостями. В смотровом стекле,
