- Привыкайте, - заметил Батурин, - кто-то из классиков, а может, и не классиков, вымолвил историческую фразу: литература никогда не делалась без водки.
А время не уточнил. Вот мы и прибыли на заре рабочего дня, так сказать.
- Но ведь это я должен устраивать банкет, - запротестовал было Демин, но Батурин ласково взял его за локоть и перебил:
- Ладно, ладно. Еще все впереди. Если не возражаете, то с вашего разрешения вечерком мы свезем вас в 'Лиру'. Там, мой друг, вам понравится.
- Не сомневаюсь, - мягко улыбнулся Оленин.
Они быстро накрыли на стол, выпили втроем две бутылки шампанского. Пока Батурин произносил первый тост, оно успело изрядно выдохнуться. Старик долго говорил о новом поколении писателей, которые, по его мнению, должны прийти в литературу прямо с войны и занять в ней главенствующее место, подпирая грудью и плечом маститых ветеранов, потом он неторопливо рассуждал о мастерстве беллетриста:
- Тост мой, разумеется, за вас, дорогой Николай Прокофьевич, за ваши зоркие глаза, острое перо и горячее сердце. Повесть ваша всех, кто её прочел до опубликования, подкупила своею свежестью. Вы прошли по целине и показали нам мир, полный ярких красок и необыкновенно сильных чувств, новые благородные характеры, каких в литературе ещё не бывало. А ваша Фатьма просто чудо. Только влюбленный человек может так изобразить женщину. И, вообще, знаете, чем я хочу закончить свой многословный тост? Вот держу я в руке стакан шампанского и думаю: а ведь настоящий писатель не должен на этот напиток походить. А у нас есть такие литераторы. Успех молниеносен, как вылетевшая из этой бутылки пробка... потом он какое-то время победно шипит и пенится.
А дальше... дальше, извините меня, это уже не напиток. Так что писатель должен походить на более крепкую и ароматную жидкость - на коньяк.
- Кончай свою речь, Сергей Кузьмич, - прервал его добродушно Оленин, давайте все же выпьем за прекрасную жидкость. В такую погоду она к месту.
- А что? Я вас заговорил, - спохватился Батурин. - Ничего, состаритесь, будете говорить ещё длиннее.
Они пробыли у него не более часа, потому что торопились на какое-то заседание. Перед расставанием Николай все же набрался смелости и спросил:
- Сергей Кузьмич, я в технологии печатного дела слабак, но вы мне скажите, поправочку одну я бы мог сейчас внести?
- Поправочку? - остановился Батурин, потянувшийся было за своей тяжелой белой тростью. - А в чем она заключается, ваша поправочка?
- Да фразу я одну хотел изменить, - задохнулся от волнения Демин, решив, что так ему лучше будет начать тяжелый разговор.
Но Батурин весело расхохотался.
- Смотрите, Виталий Федорович, а из него и на самом деле выйдет большой художник, если он и сейчас думает над улучшением текста. Нет, батенька мой, уже поздно, журнал в ротационном цехе.
На прощанье Оленин сказал:
- В семь вечера поедем в 'Лиру' ужинать.
- И ещё вот что, - назидательно добавил Батурин. - Не надевайте, пожалуйста, никаких смокингов, если они у вас есть. Приходите в гимнастерке, при всех орденах.
* * *
В тот же день Демин пришел в больницу, поговорил с врачом. Держа в руке рентгеновский снимок, пожилая женщина-врач тихим усталым голосом поясняла:
- Не нравится мне вот этот очажок, Демин. Вот этот маленький. Так все идет хорошо, и Зара близка к выздоровлению, но про очажок забывать нельзя. Раз в полугодие показывайте её врачам. А вообще... - она внезапно широко заулыбалась и от этого вся как-то помолодела, - вы молодец, вы действительно её спаситель.
Ну идите, дорогой мой, с утра она ждет не дождется.
Демин как на крыльях влетел на верхний этаж. Прикрыв ноги одеялом, в серой больничной пижаме, лежала Зарема на койке. Издали увидела и заулыбалась. И вдруг мгновенно повернулась к нему спиной:
- Уй, гадкий! Уй, какой гадкий! Не подходи теперь ко мле. Больше никогда не подходи.
Демин привык к самым неожиданным выходкам Зары, и эта перемена его нисколько не удивила. Просто Зара затеяла какую-то новую игру.
- Это за что же казнь-то такая? - засмеялся он.
- Не подходи, гадкий, - громко прошептала Зара, - отдавай мои игрушки, я с тобою больше не вожусь.
- Но почему?
- Гадкий задавака, - улыбнулась Зара, - ну как не стыдно! Почему я об этом должна узнавать от других? Ну зачем ты молчал? На, получай, - и она протянула ему ту самую газету, которую рано утром Демин купил в киоске, газету с главой из повести Лени Пчелинцева.
* * *
А 'восхождение' все продолжалось и продолжалось, и не было силы, способной его затормозить. Даже бешеный полет ИЛа всегда можно прекратить с помощью сектора газа и тормозных щитков. Здесь же рука Демина была бессильна. Вечером строго в семь за ним заехали Батурин с Олениным. Сами они были в светлых летних костюмах, но Демина, облаченного в галифе, гимнастерку и ярко надраенные сапоги, оглядели с нескрываемым удовлетворением.
- Писатель - это прежде всего человек с биографией, в особенности если речь идет о прозаике, - философски заметил Батурин. - Есть биография значит есть писатель. А если нет опыта чувств и переживаний, значит, нет и писателя.
Новенькая голубая 'Победа' помчала их через ценгр города на набережную и остановилась напротив древнего пятиэтажного дома со стрельчатыми башенками на верхнем этаже. У входа в здание Демин увидел несколько броских дощечек, извещавших, что здесь располагаются отделения союзов писателей, композиторов, художников, артистов. Ниже других - черных, строго официальных вывесок синела одна, менее официальная и даже несколько веселая, на которой был изображен древний, легендами овеянный, музыкальный инструмент и косыми буквами написано: 'Ресторан 'Лира'. У этого злачного места была своя биография. До войны здесь помещалась скромная студенческая столовая. Когда над городом стали рваться авиабомбы - госпиталь легко раненных. После войны дом этот был отдан горсоветом творческим организациям. Однако шумная жизнь нижнего этажа с рестораном для всех стала немалой помехой для этих организаций. Представители творческих союзов повели было энергичную кампанию за закрытие ресторана, но вовремя одумались: разве строгий критик, звонкоголосый поэт или исполнитель нашумевших эстрадных песен против лангета, заливной осетрины с хреном или графинчика с коньяком? Конечно же, нет. Вот и сделали этот ресторан вольно или невольно закрытым. Чтобы в него попасть, нужно было преодолеть кордон в виде парадного подъезда, охраняемого бородатым старцем Михаилом Дмитриевичем, который беспощадно вопрошал каждого незнакомца:
- Прощения прошу, а вы куда и к кому?
Несмотря на душный вечер, оба эала 'Лиры' были уже полны. За одними столами обитали огромные компании, судя по громким голосам и смеху, давно уже начавшие трапезу, к другим присаживались выпить рюмку и закусить на ходу, иные из посетителей переходили от столика к столику, совершая путаный, только им известный маршрут.
Демин сразу понял, что Батурин был здесь уважаемым человеком. Почти все с ним раскланивались, а с двумя или тремя знакомыми, он даже расцеловался.
Едва они успели присеть за облюбованный столик, как возле них оказался субъект с помятым лицом.
- Старик, - бесцеремонно обратился он к Батурину, - дай десятку. Честное слово, завтра верну.
Батурин безмолвно протянул ему десять рублей и вздохнул.
- Вот смотри, Демин. Это самое страшное... А ведь талантливым был, чертяка. Вместе с ним в свое время начинали. Сам Горький когда-то нас принимал. Ты, может быть, помнишь его повесть о беспризорниках - 'Счастье на пороге'. Ему бы шагать да шагать по литературной лестнице, а он с третьей ступеньки сорвался Демин с интересом осматривал высокий сводчатый зал с коричневыми, орехового
