- Благодарю вас, Ингрид, - сказал Люс. - Все очень хорошо. Теперь попрошу вас, фройляйн...
- Кристина Ульман.
- Пожалуйста, Кристи, - попросил Люс.
Худенькая, в длинном черном свитере и потрепанных джинсах, Кристина села напротив Люса, и глаза ее - длинные, черные - сощурились зло и выжидающе.
- Вы лжете, - сказала она, помедлив, - когда говорите нам о возвышенной, святой и чистой любви. Сейчас такой любви не может быть.
- Отчего? - спросил Люс и напрягся. Он почувствовал, что эта девочка может предложить схватку.
- Оттого, что ваше поколение убило любовь!
- Стоп! - сказал Люс. - Спасибо, Кристи! Дальше не надо. Сейчас мы стреляем вхолостую. Итак, коллеги, полная раскованность, вы - хозяева площадки, смело принимайте дискуссию, но не перебивайте собеседников, дайте им сказать то, что они хотят сказать, расположите их к себе. Мужчинам придется беседовать со старухами. Бабушки любят сентиментальность - помните об этом...
- Добрый вечер, дамы и господа, - первым начал высокий актер, - мое имя Клаус фон Хаффен. Мне хотелось бы задать несколько вопросов нашим дамам. Позвольте? - он чуть поклонился той старухе, которая была к нему ближе других.
- Пожалуйста, господин фон Хаффен.
- Ваше имя?
- Ильзе Легермайстер.
- Фрау Легермайстер, меня интересует только один вопрос, - говорил актер хорошо поставленным голосом, на настоящем <хохдойч>.
Люс похолодел от счастья, прилипнув к камере: бабушка смотрела на двухметроворостого красавца с нескрываемым вожделением. Люс плечом оттер Георга от камеры и наехал трансфакатором на лицо старухи.
Актер продолжал:
- Мой вопрос прост, и вы, вероятно, догадываетесь, каким он будет. Сколько раз в жизни вы любили?
- Один раз.
- Вы любили вашего мужа?
Старик, сидевший рядом с фрау Легермайстер, заулыбался, а старуха, не поворачиваясь к нему, словно бы прилипла взглядом к актеру.
- Да, - ответила она и чуть кивнула направо, - моего мужа.
- Вы никогда не были увлечены другим мужчиной?
Старуха обернулась к мужу. Она смотрела на него какое-то мгновение, и глаза ее были выразительны, и вдруг она улыбнулась длинными фарфоровыми зубами с четко просматривающимися золотыми прослойками.
- Нет, - ответила она, - я любила только моего милого Паульхена.
- Ваш муж казался вам образцом во всех смыслах?
- Да. Он был образцовым лютеранином, отцом и гражданином.
- Простите, фрау Легермайстер, мой следующий вопрос, во он необходим: был ли ваш муж образцовым мужем? Мужчиной, говоря точнее?
- Господин фон Хаффен, это меня никогда не волновало. Для меня всегда было главным духовное в любви, а не грязное, плотское...
Люс почувствовал, как затрясся от сдерживаемого смеха ассистент, они сидели у камеры, тесно прижавшись Друг к другу, и Люс толкнул его локтем.
<Великолепно, - радовался Люс, - было очень ясно видно, как она врала. Это удача>.
Следующей на маленькую сцену, где обычно выступал джаз-банд, вышла Ингрид.
- Какой должна быть чистая, высокая любовь? - спросила она старика, сидевшего за столиком в одиночестве.
- Настоящая любовь, - ответил старик, пожевав синими губами, - должна быть доверчивой, нежной и трепетной.
- Простите, ваше имя? Телезрителям интересно узнать ваше имя...
- Освальд Рогге.
- Господин Рогге, что такое доверчивая любовь?
- Как бы вам объяснить получше, - вздохнул старик. - Это когда с первого взгляда... Даже не знаю, как объяснить...
- Ваша жена отсутствует на нашей встрече?
- Да. Она отдыхает с внуками на побережье.
Ингрид нахмурилась, обязательная улыбка сошла с ее лица, и она вдруг спросила:
- Как вы думаете, господин Рогге, возможно ли сохранить любовь после измены? Случайной, глупой... Ненужной...
- Нет, - отрезал Рогге. - Это исключено.
- А что же тогда делать человеку, который любит, но который в силу обстоятельств оказался... падшим...
- Об этом надо было думать раньше.
- Любовь исключает милосердие? - спросила Ингрид.
<Я подонок, - подумал Люс. - Что за манера - сразу составлять впечатление о человеке по первым двум фразам? Это преступление - позволять себе плохо думать о человеке, не узнав его толком. Фашизм какой- то. Разве я допускал, что она задаст такой изумительный вопрос? Впрочем, Нора решит, что я сочинил ей этот вопрос после совместно проведенной ночи>.
- Любовь - это само милосердие, - ответил Рогге, - но для того, чтобы сохранить любовь, милосердие и чистоту отношений, следует быть беспощадным по отношению к падшим.
- Я не хочу вам верить, - сказала Ингрид, и в глазах у нее появились слезы, - нет мужчин, которые не изменяют женам! Нет! Я таких не встречала! Все мужчины изменяют, только одни это делают как скоты, а другие ведут себя как честные люди - не сулят рая и не клянутся в вечной любви!
- Я протестую! - сказал высокий, сильный еще, хотя седой как лунь, мужчина и поднялся со своего места. - Мы думали, что киноискусство хочет помочь нам в воспитании молодых германцев, а здесь мы видим попытку опорочить идеалы!
Люс начал грызть ногти: он грыз ногти в горе и в радости. Он знал, что это ужасно. Нора пилила его, утверждая, что ногти грызут только те мужчины, которым суждено быть вдовцами; он знал, как это омерзительно со стороны, но он ничего не мог с собой поделать. Сейчас была радость нежданная, он даже не мог мечтать о такой удаче: говорил Иоахим Гофмайер, бывший советник Геббельса по работе с молодежью. У Люса были архивные кинокадры, в которых Гофмайер выступал перед активом гитлерюгенда и давал указания, как и от чего следует уберегать германскую молодежь, что надо противопоставлять растленной большевистской и англо-американской пропаганде.
Люс не ждал, что к Гофмайеру подойдет Кристина. А она шла к нему, подтягивал за собой, как шлейф, провод микрофона.
- Неправда! - воскликнула она. - Никто не намерен выступать против идеалов чистой любви! Впрочем, я не понимаю, как можно делить любовь на <чистую> и <нечистую>?!
В зале поднялся шум. Благообразные старушки начали молотить по столикам тяжелыми пивными кружками.
- Самое чистое можно опорочить! - перекрывая шум, продолжала Кристина. - Можно! Напрасно вы так кричите! Значит, вы боитесь меня, если не даете мне говорить!
- Тихо, друзья! - Гофмайер поднял руки, обращаясь к членам своей <ассоциации>. - Дадим юной даме возможность высказаться и докажем ей, что нам нечего бояться. Прошу вас, юная дама.
- В ком больше чистоты и нравственности, - спросила Кристина, - в том, кто делает то, что ему хочется, открыто, не скрываясь, или в том, кто делает то же самое - вы знаете, про что я говорю, вы все знаете, и дамы и господа, - таясь, опасаясь, оглядываясь на прописную мораль буржуа?!
- В том чистота, юная дама, кто не оглядывается на прописную мораль, но согласовывает свои поступки
