- Что?
<Неужели она меня не слышит, я же кричу во все горло?>
- Громче! Говорите громче!
- Я задолжала за отель и за врачей, которых он нанял... Описали дом моих сестер в Нагасаки. Они сироты... Господин, который уплатил за меня долг, пообещал выплачивать после моей смерти - я, вероятно, умру через месяц - тысячу долларов в год моим сестрам до их совершеннолетия.
<Я тоже стоил восемьсот долларов, как говорил Хоа. Мистер Лао любит круглые цифры. Я стоил восемьсот - аккордно, а эти две сестры - по пятьсот каждая. Значит, я стою в два раза больше. Или на два раза? Проклятая арифметика... Какая же ты ясновидящая, если я так тебя обманул?>
- Вам сказали, что придет белый и будет спрашивать о Дорнброке?
- Да.
- И вас попросили сказать, что вы заразили его сифилисом?
- Да. Он приедет ко мне, когда его освободят?
<Сироты ее останутся теперь без денег, - вдруг четко понял Люс, и голова у него сделалась ясной, только осталась тяжесть в затылке. - Вот где ты оказался подлецом, Люс. Зачем она так смотрит? У меня ведь тоже есть душа... Она его ждет - про сестер забыла, про смерть свою забыла, его ждет... Зачем ты делаешь всех вокруг несчастными, Люс?! Забудут это дело, папа Ганса уплатит за смерть сына миллионов сто, и забудут. А две ее сестры умрут из-за меня с голоду, потому что я боролся за правду. Будь ты проклят, Люс, будь проклят... Во имя холодной правды ты убил двух девочек... Фюрер тоже убивал детей во имя <правды>. Разве можно бороться с Гитлером по-гитлеровски? Хайль сила, да, Люс? Будь я проклят! Зачем я не родился шофером или клерком?! Зачем я родился такой слепой, устремленной тварью?>
- Да. Приедет, - сказал Люс. - Обязательно. Сейчас я вызову прокурора, и мы ему все вместе расскажем, да?
- Да.
- Сколько денег перевели на имя ваших сестер?
- Пятьсот тысяч иен.
- Это сколько на доллары?
- Я не знаю... Какая разница?
<Улыбка у нее замечательная, я даже не мог подумать, что у нее такая улыбка... Как утро... Пошло, да, Люс? <Улыбка как утро>... Но что же делать, если улыбка у нее действительно как утро... Сейчас надо перевести эти проклятые иены на доллары, а потом доллары на наши марки... Не смогу... Надо послать телеграмму в Берлин, чтобы из моей доли за дом на имя ее сестер... Нет, это ее испугает... На ее имя, они же наследницы... Перевели деньги... Я еще соображаю, хотя вроде бы я на исходе. Люс, что с тобой? Ничего, так бывало, когда я кончал картину... Перенапряжение... Пройдет. Берем душу в руки и трясем ее, как нашкодившую кошку...>
Он откашлялся.
- Что? - спросила Исии. - Вам дурно?
Люс отрицательно покачал головой и спросил, откашлявшись еще раз:
- Когда вам стало плохо после того облака, он привез вас сюда и сказал, что ненадолго слетает домой и сразу вернется, да?
- Да. Ему не верили, когда он так говорил?
- Нет. Не верили.
<Какой маленький мир и какой большой! Слава богу, она еще понимает по-английски. А думает по- японски. Скажи мне, милая, отчего же тогда, если он жив, а не погиб двадцать второго и если ты знаешь, что он любит тебя, отчего ты не послала телеграмму его адвокату? Почему ты не позвонила в наше посольство?>
- Он прилетит, как только кончатся все формальности, Исии... Это будет не завтра, но очень скоро, в самые ближайшие дни... Он ведь сказал при прощании вам, что сделает кое-какие дела дома, привезет врачей и лекарства и вылечит вас, да?
Снова свет в палате...
- Он сказал, что построит специальные клиники и передаст свои деньги на то, чтобы люди научились лечить мою болезнь. Он сказал, что то облако, которое прошло надо мной, будет последним...
Люс поднялся, и его шатнуло. Он увидел в глазах женщины испуг. Он как-то странно подмигнул ей. (<Нет, не так, это я сейчас сыграл злого волшебника для моего Отто, надо играть доброго гномика и улыбаться, я спутал гримасы. Ничего, я сейчас ей улыбнусь... Сейчас...>)
- Он очень ругал мистера Лима? - спросил Люс, забыв улыбнуться, как добрый гномик. - И своего отца, да?
- Нет... Разве можно ругать отца?! А мистера Лима он ругал, и я даже просила его не ругать так страшно человека, и он больше никогда при мне не ругал его.
Люс почувствовал, как голова его совсем очистилась и стала ясной, но одновременно с этим освобождением от вязкого, тошнотворного тумана сердце сдавило тупой болью.
<Ну вот, невроз, - подумал Люс, - начинается. Не одно, так другое>.
- А почему вы поверили, что он негодяй? Только из-за того, что так долго не приезжал? Из-за того, что не прислал денег? Или потому, что вам это сказал про него ваш соплеменник?
Она снова заплакала, и он понял, что попал в точку.
- Онума-сан?
Она кивнула головой.
- Он просил вас сказать про сифилис?
- Да.
- Он просил сказать это мне, а потом попросить меня уйти из палаты или вызвать сестру - мол, вам стало плохо, да?
- Да.
- Он раньше был актером, этот Онума?
- Нет, он был режиссером. Он ставил нам программу... Это было давно, много лет назад...
<Ну, вот и сердце перестало болеть, - подумал Люс. - Теперь будет легче обманывать ее... мне придется быть с пей до конца... Сейчас я вызову прокурора и журналистов, а потом соберу пресс- конференцию>.
Он шагнул к двери, но сердце вдруг остановилось, а потом стало колотиться где-то в горле.
- Сейчас, - прошептал он, - сейчас я... вернусь...
И он сделал еще один шаг к двери: белой, масляной, скользкой, которая наваливалась на него с каждым мгновением все стремительнее и стремительнее...
...НО НЕ ФИНАЛ
_____________________________________________________________________
1
После того как прошло заседание наблюдательного совета, на котором Бауэр был утвержден заместителем председателя, Дорнброк слег. Врачи констатировали, что давление у старика нормальное, кардиограмма не показывала отклонений от нормы, да и все остальные анализы не дали ничего тревожного.
- Есть форма нервного шока, - объяснил Фрайтаг, доктор ведущей боннской клиники, - когда больной угасает в течение нескольких недель. Господин Дорнброк отказывается от еды, апатия, отсутствие реакции на происходящее, нежелание разговаривать - это тревожные симптомы.
- Вы можете определить время кризисной точки? - спросил Бауэр. - Что надо предпринять? Отдалить эту кризисную точку или же приблизить ее?
Доктор из Бонна посмотрел на профессора Тергмана. Тот пожал плечами:
- Зачем же искусственно приближать кризис?
- Нам важно знать правду о состоянии здоровья председателя, - сказал Бауэр, - мы обязаны продолжать его работу. Либо мы опираемся на ваше заключение: <Дело обстоит так-то и так-то, ждать надо того-то и того, в такие-то сроки>, - и мы принимаем целый ряд решений, которые сейчас не принимаются, поскольку мы ждем возвращения господина Дорнброка. Либо вы говорите: <Через месяц он вернется в строй>, - и тогда мы продолжаем ждать...
- Знаете что, - ответил Тергман, - пригласите-ка лучше еще одного специалиста. Я не хочу брать на
