первопрестольной?! Но я стараюсь сейчас никого не принимать, ваше превосходительство... Вы не из графов Семеновых?
- Нет-нет... Простите, я не знаю вашего имени и отчества...
- Ах, называйте меня просто 'княгиня', какое уж тут отчество в старости?!
- Мне бы очень хотелось навестить вас, княгиня.
- Давайте отнесем ваш визит на осень, ваше превосходительство...
- Кто знает, как сложатся дела осенью... Мне бы очень, очень хотелось навестить вас...
- Ну тогда приходите попозже, что-то к восьми, так уж и быть, попьем чаю...
Княгиня назвала адрес, я приехал пораньше.
...Дом княгини - в самом центре, первый этаж отдан под шикарный магазин; рядом ателье художников, готовят новую экспозицию, пахнет творчеством скипидаром, масляными красками, кислым вином и черствым хлебом - замечательный запах...
Я поднялся по довольно-таки грязной лестнице, позвонил в квартиру, услыхал шаркающие шаги, дверь отворилась, и я поразился, увидав аккуратненькую русскую бабушку в старой, довоенной еще московской коммунальной квартире - с огромным таинственным темным коридором, какими-то ведрами на стенах, давно не крашенных, облупившихся.
Княгиня шепнула:
- Только идите на цыпочках и громко не говорите, здешний дворник страшный человек, он ненавидит меня, я совершенно затравлена.
Мы вошли в ее маленькую комнату, и я сразу же вспомнил мою бабушку Евдокию Федоровну Ноздрину - и ее жилье в коммуналке на улице Красина, - столь похожую на эту, хоть и не была бабушка княгиней, а, наоборот, родственницей одного из председателей Совета рабочих и солдатских депутатов в Шуе Авенира Ивановича Ноздрина; и сердце мое сжалось, и вспомнилось детство, и война, и первые налеты на Москву, и маленькая дырявенькая бабушкина сумочка, в которой всегда был образок из Иваново-Вознесенска, а я, будущий пионер, так уж этого бабушкиного образка соромился, так уж стыдился, что нет сейчас сил об этом вспоминать...
- Присаживайтесь, у меня есть пара заварок дивного чая, ваше превосходительство... Как вас зовут?
Я ответил.
- Ульян? Какая прелесть! Вы вроде Феликса Юсупова, я помню, как о нем Кристи и Глебовы говорили - 'князь Феликс'. Мой папа был северянином, его Петр Великий привез из Скандинавии, граф Кляйнмихель. Это всякие социалисты говорили, что мы из немцев, ничего подобного. Раньше мы звучат, как и полагалось, - 'Кленмихель', потом переиначили на немецкий лад, это виноват мерзавец Штюрмер, немец мерзкий, им Распутин вертел, как хотел... А потом я стала Пущиной, да-да, он из тех Пущиных, и любовь к мужу, убиенному на фронте в январе семнадцатого, я пронесла сквозь всю жизнь, хоть и вынуждена была выйти потом за Трубецкого... Но это была жертва, он не мог бы иначе выехать из совдепии, я его, как брата, везла в поезде, в тифу, вшах, ужасе...
Княгиня сняла старенький чайник с маленькой электроплитки; разлила по стаканам кипяток; осторожно опустила пакетик с заваркой.
- С сахаром я не пью, но для гостя приберегла конфекты, вот прошу вас...
Всего к о н ф е к т было пять; ссохшиеся, давно, видимо, хранила...
- С Трубецким я не жила, а мучилась, хотя у него была прекрасная мать; вообще очень интересная семья, они жалели меня, зная мою любовь к Пущину... Ах, Пущин, Пущин, я не встречала более таких людей... Знаете, когда у тебя постоянно в памяти человек-идеал, мечта, то ты несчастна, ты никого не сможешь более полюбить, всякий другой будет казаться тебе несовершенным. Я не жила, я существовала, держала в Потсдаме кабинет красоты, рисовала моды, потом стала петь, понятно, под артистическим именем, не писать же на пластинке 'княгиня Трубецкая', позор, срам, со свету сживут, особенно славился в ту пору генерал Бискупский, невероятный сплетник, он с Геббельсом дружил, два сапога - пара... А паспорта я так и не получила, живу по нансеновскому, пенсии нет, раньше готовила студентов или мелких клерков, которые по заданию своих фирм ехали в Россию... Они у меня и спали здесь, за ширмой, мне места хватало, тогда я и мяса могла себе порою купить, и рыбы... Вот, не хотите ли приобрести мою пластинку? Двадцать марок, недорого... Ах, даже две хотите?! Как это мало, ну что вы, разве меня кто может помнить в России?
У меня не повернулся язык, сидя в этой нищей конуре, спросить ее о произведениях русской культуры. Три рисуночка, вырезанные из журналов, были приклеены к грязным обоям; несколько книжек; тазик для умывания; плитка; старенькая койка, застеленная шершавым, чуть ли не солдатским одеялом...
...Провожая меня, княгиня с заговорщическим видом шепнула:
- Приезжайте весною, я начну в ы х о д и т ь, отправимся тогда на площадь и всласть поедим жареной картошки, я это так люблю, это ведь теперь для меня праздник... Идите тише, демон дворник может наброситься, такой отвратительный человек...
Дверь она закрыла бесшумно, шагов я не слышал, она словно бы босиком шла...
Кляйнмихель, Пущин, Трубецкой...
(Спустя год я встретил в Женеве, в отеле 'Ричмонд', на аукционе русских икон двух старушек в аккуратно чиненных туфельках; они начали т о р г о в а т ь икону Иверской богоматери. Веселые канадские лесорубы, весело переговариваясь, с р у б и л и 'конкуренток', легко накинув сотню долларов.
Старушки - с пунцовыми щеками, в глазах - слезы, седые, скорее даже серебряные волосики под мелкой сеточкой - ушли тихо, как мышки, а вслед им смеялись 'победители' в торге...
Жутко это было мне видеть.)
Глава
в которой рассказывается о том, что мир коррупции также не прочь вложить 'черные деньги' в приобретение похищенных культурных ценностей
1
...Угроза дальнейшего растаскивания наших ценностей по виллам нуворишей и сейфам банков очень велика не только в связи с 'героиновыми' деньгами. Ныне по миру ходит гигантское количество 'черных денег', рожденных взятками, аферами, противозаконными спекуляциями. Огромные деньги, вырученные 'черным' путем немедленно вкладываются в недвижимость, сплошь и рядом на подставных людей, никаких следов: мафиози, торговцы наркотиками дали некий 'рецепт поведения' взяточникам.
Сейчас на аукционах часто сталкиваются интересы 'героиновых' бизнесменов и тех, кто берет в лапу от крупнейших корпорации мира. И те и другие отправляют своих людей на торги, там идут бои, цены взвинчиваются, а в результате искусство оседает в домах коррумпированных 'боссов' или опиумных эмиссаров мафии - бесценные полотна и иконы из наших музеев...
Чтобы представить себе, каков размах взяточничества на Западе, стоит еще раз вернуться к событиям недавнего прошлого.
Несколько лет назад за день до начала слушания дела 'Локхида' вице-президент корпорации Роберт Вотерс застрелился в своем доме.
В феврале 1979 года японский бизнесмен М. Шимада выбросился из окна своего офиса в Токио. Это первая жертва нового скандального расследования, которое началось в связи с коррупцией и взяточничеством. Теперь, однако, японских политиков подкупали не агенты 'Локхида', а представители другой, не менее могущественной американской корпорации - 'Дуглас'. Суммы, которые были 'введены' в дело, - астрономические; взятка 'стоит' не менее ста тысяч долларов, а то и больше.
А началось данное конкретное дело 'Локхида' - одно из многих темных дел в начале века...
...Солнце тогда было ярким, но не пекло еще. Тишина казалась особенно слышимой, оттого что трещали кузнечики. А потом, словно коленкор разорвали, это Алан Локхид запустил пропеллер своего первого самолета. Тогда, в 1912 году, два брата, энтузиасты 'парения в воздухе', Алан и Малколм Локхиды пролетели несколько минут на аэроплане. Затем к ним присоединился талантливый архитектор Джон Нортроп. 12 апреля 1918 года их самолет Ф-1 (праотец нынешних 'фантомов') пролетел за 118 минут 221 милю. Это был рекорд. Вскоре наступил кризис, банкротство, и дело изобретателей перешло с молотка в руки банкира Роберта Гросса.
Дерзкая идея покорения скорости и преодоления пространства не волновала банкира. Его интересовало другое - сбыт продукции через рынки, принадлежащие ему, а не Дональду Дугласу или Вильяму Боингу, двум грозным конкурентам, монопольно захватившим рынок в Америке. Гросс решил пробиться в Европу. Кое-что ему удалось сделать, однако этого было мало: прибыль прибылью, но ведь конечная цель - сверхприбыль. И в конце тридцатых годов он повернул 'Локхид' к военной промышленности, к тому, от чего отказывались в свое время 'поэты воздухоплавания', именами которых новый владелец по-прежнему пользовался как прикрытием.
Гросс отправился в Лондон с предложением начать строительство истребителей. Там снисходительно усмехнулись: 'Войны не будет'. Тогда он перелетел через Ла-Манш и обратился с подобным предложением к гитлеровцам. Те хотя и не утверждали, что войны не будет, тем не менее отвергли предложение 'Локхида': нацисты сделали ставку на 'мессершмитты' и 'юнкерсы'. Вернувшись за океан. Гросс сумел заинтересовать военным проектом людей из правительства и получил подряд на строительство истребителей для США. Это принесло ему 2 миллиарда. А истинные сверхприбыли дала война.
1945 год оказался для Гросса черным годом: победа, мир. Бросив инженеров на поиск в области реактивной техники, 'Локхид' показан Пентагону свои новые самолеты. Их нужно было опробовать: вскоре началась война в Корее. В 1950 году 'Локхид' получил задание расширить заводы по выпуску военных машин. Тогда появился Дан Хаутон, 'отец' транспортного гиганта 'Геркулес', самолета, использовавшегося для стремительной переброски 'зеленых беретов' в горячие точки -
