решился на то, чтобы проводить свою политику по отношению к Гаривасу, о покушении на инспектора Шора, о личности доктора Цорра, который обвиняет Барри Дигона в империалистической активности, о мафии, ее палермской семье, возглавляемой Доном Баллоне, о его служащем, который некогда 'охранял' Грацио, а ныне обнаружен убитым, о загадочной гибели Анжелики фон Варецки, о масонской ложе... Господин Степанов и я - такие же журналисты, как и вы, поэтому мы не готовили текста своего заявления, но мы готовы ответить на все вопросы, и я хотела бы надеяться, что вы проинформируете мир о тревоге, которую мы испытываем, думая о судьбе несчастного Гариваса.
Мари села, сразу же потянулась за водой, губы ее были сухие, потрескавшиеся; Степанов заметил, что вокруг рта за эти дни залегли морщинки, которых раньше не было.
- Отделите злаки от плевел, - сказал корреспондент из Йоханнесбурга. - Не путайте масонов с делом Грацио... У меня создалось впечатление, что вы бабахнули этот материал, чтобы привлечь к себе дополнительное внимание, это не профессионально, мисс Кровс.
Мари смутилась, не нашлась, что ответить, ей стало страшно, словно этот злой человек подслушал ее разговор с профессором Ричардсом (он не подслушивал, его просто попросили сказать это в самом начале пресс-конференции).
- А почему вы так тревожитесь за Гаривас? - начал атаку один из парагвайских журналистов; Мари не знала его, он приехал совсем недавно.
- Потому что, - ответила Мари, - все происходящее там очень напоминает ситуацию, предшествовавшую убийству Альенде.
- Вы брали интервью у Санчеса, - продолжил свой вопрос тот же журналист. - Это мало кому удавалось, только вам да еще Жюлю Бреннеру из Парижа, который передал, что на днях его примет полковник. Во время интервью Санчес говорил вам что-либо такое, что просил бы не предавать гласности?
Степанов закурил и, медленно затушив спичку, заметил:
- Вы не отрекомендовались, коллега... Какую газету вы представляете?
- 'Опинион', Парагвай, с вашего позволения.
- Это новая газета? - осведомился Степанов, сдерживая улыбку. - Или хорошо реанимированная старая?
- Нас сюда пригласили задавать вопросы, - ожесточился журналист. - И я задаю свои вопросы. Это по правилам. Когда я приглашу вас на мою пресс-конференцию, я стану отвечать вам, а сейчас хотел бы услышать ответы фройляйн Кровс.
Мари как-то ищуще посмотрела на Степанова, в глазах у нее он заметил растерянность.
- Да, - сказала наконец Мари, - некоторые свои ответы полковник Санчес просил не публиковать.
- Какие?
- Он же просил меня не публиковать их... Следовательно, я не могу ответить на ваш вопрос.
- Вы знали полковника Санчеса в те годы, когда он учился в Бонне?
- Да, - ответила Мари. - Знала.
фриц Узен поднял палец над головой.
- фройляйн Кровс, почему вы не публикуете то, что знаете?
- Те органы прессы, к которым я обращалась, отказались печатать мои материалы... Я приготовила копии, вот они, Мари положила ладонь на папку, - каждый может взять их и, если сочтет нужным, использовать...
- Господин Степанов, - спросил журналист из Голландии, вы получили задание от своих властей проводить расследование вместе с Мари Кровс?
Степанов пожал плечами.
- Здесь был искалечен мой коллега... И ваш, кстати, тоже... Лыско... Он лежит без сознания в госпитале в Москве... Его изуродовали потому, что он взял материалы фройляйн Кровс, - Степанов кивнул на папку, что лежала на столе. - Я считал своим долгом войти в этот поиск, речь идет о судьбе и жизни моего согражданина...
- Вы, так же как фройляйн Кровс, убеждены, - спросил журналист из Туниса, - что убийство Грацио, покушения на Шора, на Лыско и Анжелику фон Варецки как-то связаны с тем, что происходит в Гаривасе?
- Полагаю, что да. Особенно если вы проанализируете ситуацию на бирже, а она загадочна.
- Расскажите обо всем подробно, - сказал Роберт Лойпенгайм из Нью-Йорка. - В абсолютной последовательности, с самого начала...
Десять человек из тех, кто был на пресс-конференции, отправили сообщения в свои газеты и журналы.
Главный редактор 'Нахрихтен', получивший телекс из Шёнёф от своего корреспондента, аккредитованного при Пресс-центре, созвонился с Фрицем Труссеном, банкиром, который, как полагали, собирался вместе с Грацио финансировать энергопроект Санчеса; семнадцать процентов акций журнала принадлежало концерну Труссена с шестьдесят пятого года, его слово было определяющим, хотя он никогда не позволял себе жать, только совет, размышление вслух, не обидная, вполне дружеская подсказка.
...Они встретились в ресторане 'Мовепик' за завтраком; разговор был, как всегда, доверительным; редактор не сразу попросил Труссена прокомментировать вопрос о Гаривасе; легко спросил о Санчесе, о возможной связи между гибелью Грацио и судьбой маленькой заокеанской республики и сделал это только перед кофе, когда все основные дела были обсуждены и новые анекдоты рассказаны.
- Хотите выступить со статьей? - поинтересовался Труссен. - Не преждевременно ли? Пока, во всяком случае... Когда слишком много черных дыр, возможна непредсказуемость... Это в равной мере приложимо и к астрономии, и к нашей земной суетной практике... Впрочем, не мне решать, вы журналист, вам и карты в руки...
Главный редактор 'Ньюс' получил информацию Лоппенгайма, дважды прочитал ее и позвонил Барри Дигону; тот держал через третьих лиц двадцать один процент акций его журнала; выслушав редактора, Дигон посмеялся и ответил в обычной своей манере, с мягким стариковским юмором:
- Джордж, я не вправе вам советовать, печатайте что хотите, пусть себе, но только мне не совсем понятно, зачем нам разрешать позорить американский бизнес? Зачем связывать какого-то мафиозо Валлоне с Уолл-стритом? Хватит, право! Надоело! Пусть об этом пишет русская пресса, а не наша... Разве я виноват в том, что адвокат, обслуживающий один из моих банков, подрядился защищать этого самого порнографического магната!
- Барри, я считал своим дружеским долгом позвонить вам.
- Спасибо, мой дорогой, повторяю, я переживу и это, но в данном случае мне просто-напросто обидно за моих коллег по Уолл-стриту.
(Майкл Вэлш, выслушав Дигона - тот был растерян, весь запас юмора истратил на то, чтобы верно провести разговор с главным редактором, - ответил, что немедленно займется этим вопросом; я сделаю все, добавил он, и погашу этот скандал в зародыше, не тревожьтесь, Барри.)
Директор 'Уорлд интернешнл' бегло просмотрел материал, недоуменно пожал плечами:
- Мы уже подготовили анализ по узлу Гариваса, и я согласен с этим анализом, незачем путать читателей, они не любят, когда сшибаются две полярные точки зрения... И потом отчего мы должны предоставлять свои страницы красным? Естественно, этот самый Степанов обязан говорить то, что ему предписано Кремлем... Нет, мы этого не станем печатать, копию отправьте в государственный департамент, пусть ознакомятся, а нашему корреспонденту в Шёнёф передайте, что телекс стоит денег, больших денег и платим за него мы, а не он...
И лишь газеты, которые негласно и тайно контролировала корпорация Ролла, получили осторожный совет вынести на первую полосу шапку: 'Барри Дигона обвиняют в заговоре'. Впрочем, подробности было рекомендовано опустить, имя Степанова не упоминать вовсе, а Кровс ни в коем случае не называть левой, это 'девальвирует сенсацию'. Однако же в информации было вымарано все, имевшее отношение к Гаривасу, хотя упоминались мафия, Дон Баллоне, гибель Франчески Сфорца, загадка покушения на Шора. О главном было сказано сквозь зубы, полунамеком.
Тому делу, которое прежде всего тревожило Мари Кровс, эта публикация помочь не могла, даже наоборот - скандалу был придан характер светский; очередная сенсация, которую к тому же надо еще документировать, хотя и Дигону придется раскошелиться на пару кусочков мыла, чтобы отмыться...
Слово, произнесенное Доном Баллоне, когда он звонил из Ниццы в Нью-Йорк - короткое и странное слово 'скандальте', обрело свое материальное выражение.
Степанов просмотрел все вечерние газеты; долго с карандашом изучал то, что было написано о Дигоне, заметив, что надо постараться выяснить, у кого контрольный пакет акций в этих органах американской прессы, и заключил:
