пулю, она б у тебя не болела уже девять лет, на кладбище никому не больно! Как Па? По-прежнему держит на меня зло? Повлияй на него, чтоб он сменил гнев на милость. Я завязал отношения с поставщиками съестного для нашей богадельни, парни имеют с этого дела большие баки, у них связи, я им кое в чем помогаю, они обещали поговорить кое с кем о моем помиловании, так что если б Па поднажал, дело могло б выгореть. Фрэнк написал мне письмецо (целых двадцать семь слов, ну, разболтался!), что его пятилетнее заключение может окончиться на два года раньше, если Па прокрутит все свои судейские связи, особенно с сенатором Марком Ханна, я ж помню, как Па вытащил из тюряги его племянника, когда тот раздел своих компаньонов по серебряному бизнесу.
Мой здешний приятель банкир Карно скоро выходит на свободу, он бы мог выйти раньше, но дяди в Верховном суде намекнули, что это будет стоить ему пятьдесят тысяч баков, а он жаден, как Иуда Искориот, предпочел отсидеть в своем здешнем будуаре лишних два года, только б не раскошелиться, а гробанул он два миллиона, куда ни крути, деньги.
Я попросил его связаться с тобою, мужик он ловкий, у него тоже есть идеи, как помочь мой пожизненный срок свести к пяти годам, хватит, насиделся!
Билл Портер тоже готовится к свободе. Похудел, глаза запали, это не шутка - выйти из тюрьмы с клеймом на лбу, отверженным. Но держаться он умеет, вот уж что-что, а такого парня я не встречал еще в жизни.
'Давай, - говорит, - Эл, работай! Ты смачно рассказываешь свои истории, пора научиться их записывать, а потом продавать за двадцать баков в воскресный номер газеты'. - 'Ладно, - отвечаю я ему, - давай. А как?' 'Да проще простого. Расскажи-ка мне, как ты совершил первый налет на поезд'. - 'Очень просто, - говорю я ему, - надо найти место, где паровоз заправляется водой, но только чтоб это была не многолюдная станция, а разъезд. Берешь на мушку машинистов, сгоняешь их в сторону, велишь поднять руки и начинаешь работать'. - 'А это что такое, 'работать'?' - 'Ну как 'что такое'? Грабить начинаешь'. - 'Ты же знаешь, я не грабил, не знаю, как это делается'. - 'Да проще простого! Идешь в почтовый вагон и берешь баки!' - 'А кто-нибудь есть в почтовом вагоне?' - 'Как кто? Охрана'. 'Вооруженная?' - 'Конечно, разве охрана бывает невооруженной?' - 'А почему же они не отстреливаются?' - 'Так ведь мы нападаем, а они обороняются! Кто напал, тот и выиграл'. - 'Значит, вы стучитесь в дверь почтового вагона, охранники распахивают двери, приглашают вас на чашку чая и передают мешки с золотом?' - Ну наивный парень, а?! Кто ж добровольно передаст мешки с золотом?! Это только дерьмо отдают добровольно, и то не всегда: начинающий фермер гоняет свое семейство облегчаться на огород, упаси бог, если кто оправится не на его земле, а в сторонке! Я начинаю ему рассказывать, что приходится довольно настойчиво стучать в дверь почтового вагона, а он свое: 'Чем?' - 'Как 'чем'? Ясное дело, рукоятью кольта. А еще лучше для начала бабахнуть из сорок пятого под крышу, дырка останется величиною с кошачью голову, впечатляет'. - 'А если охранники ответят на ваш выстрел своими двумя?' - 'Так у них дробовики!' - 'Почему?' Как ребенок 'почемукает', честное слово, абсолютный несмышленыш в наших делах. Ну, объяснил я ему, что сорок пятый калибр стоит в десять раз дороже дробовика. 'А где хранятся деньги?' - 'Как где? В сейфе!' - 'А ключи?' 'Ключи в Банке, куда они везут деньги'. - 'А как же вскрыть?' - 'Очень просто: упираешь кольт в затылок охранника и почтальона, они и трудятся за милую душу, пыхтят с ломом, а потом отдают содержимое'. - 'А если в сейфе пусто?' - 'Плохо тогда дело!' - 'Что, надо ждать нового поезда?' - 'Ну да, новый поезд придет с полицией, те всех нас перестреляют'. - 'Так ведь можно убежать?' - 'От полиции бежать трудно'. - 'Почему?' - 'Да потому что все полицейские на Диком Западе сами раньше были налетчиками'. - 'А как же они смогли попасть в полицию?' - 'Да проще простого: заложат своих друзей, скрутят ночью, перестреляют самых ершистых, сдадут властям, вот и получают шерифские звезды'. - 'Ладно, теперь понял, но что ж делать, если в сейфе пусто?' - 'Как что? Грабить пассажиров!' - 'Так ведь они могут быть вооружены?' - 'Они и с револьверами под лавки залезают'. - 'Почему?' - 'Да потому что люди трусы. Если ты распахнул ногой дверь, гаркнул на них, они сразу потекут!' - 'А если найдется человек, который выпустит в вас пять патронов?' - 'Это, конечно, будет плохо, но ни разу никогда и никто так не поступал. Я ж говорю, трусы'. - 'Все?' - 'Все, кроме женщин'. - 'Почему?' - 'А потому что те любопытные. Им страсть как интересно на живых налетчиков посмотреть'. - 'Почему?' - 'Да потому что ихние мужики, словно тряпки, прими, подай, пшел вон! Им настоящего хочется, чтоб можно было со всей душой подчиняться'. - 'Почему?' - 'Да потому что баба любит сильного, им матрацы не нужны'. - 'И не стыдно вам было женщин грабить?' Я аж взвился: 'Да я никогда их не грабил!' - 'Только мужчин?' - 'Конечно. Они хитрые, пока мы почтовый вагон шерудим, все свое передают бабам, а те в чулки прячут'. - 'Ну и как же вы поступали?' - 'Чулочки берем, высыпаем содержимое, всякие там золотые челюсти, бумажники с зелененькими и платиновые часы берем себе, а сережки и обручальные кольца возвращаем женщинам. С извинением'. - 'Ладно, ограбили вы поезд, а потом что?' - 'Как что? Потом надо смываться'. - 'Смылись. А дальше?' - 'Погуляли маленько, и снова надо искать одиноко стоящую водонапорную башню'. - 'Так ведь у вас после налета много денег. Куда вы их девали?' - 'Это нормальному человеку можно обойтись малым, а когда за тобой постоянно гонит полиция, деньги летят направо и налево; где обычный человек за ночевку платит доллар, нашему брату приходится отваливать четвертак. Потом очень много идет на то, чтоб откупаться от полиции'. - 'А это как?' - 'Через третьих лиц... А вообще-то полицейским с нами выгодно работать... Почему они в перестрелке никого из наших стараются не убивать? Потому что невыгодно'. - 'То есть как это так?' - 'Да вы что, ребенок? Все проще простого... Если мы убежали, тогда начинает работать бюрократия, на нас выписывают ордера и пошла погоня...' - 'Ну и что? Какая полицейскому выгода от погони?' - 'Ну и ну! То есть как это, что за выгода?! Им же деньги дают на это, бесконтрольные деньги! А они берут фиктивные расписки, что, мол, лошадей купили, фураж, проводнику отвалили полтысячи, врачу семьсот... Они не за нами гоняются-то, шерифы распрекрасные, а за своей выгодой, за дармовыми баками...' - 'А когда ж налетчик вкушает сладкой жизни?' - 'Да никогда! Вся жизнь в бегах... А если и выдастся денек-другой погулять, так сил нет, и все время ждешь, что дружок заложит...' - 'Значит, ваша профессия менее заманчива, чем смежные с нею?' - 'А какие профессии с нею смежные?' А Портер серьезно так ответил: 'Ясное дело, какие: политик и биржевой спекулянт'... Ну юморист, а?! Я только вечером, перед сном понял, какой у него ум... Это мы все так считаем: нет ничего легче, чем сочинять всякие там книжонки, а он мне всю душу вытряс своими 'почему', прежде чем я смог вспомнить, что такое налет на поезд... А ведь так все было понятно: согнал машиниста, открыл почтовый вагон, прошелся по пассажирам - и давай стрекача...
Так что ты скажи Па, что я, если только он меня выцарапает отсюда, не стану больше грабить поезда, а начну писать рассказы, благо Портер рядом, научит.
Твой брат Эл Дженнингс, спасший тебя от верной смерти.
Это я не зря подчеркнул, давай и ты поворачивайся, помоги мне'.
42
'Дорогой Ли!
Эти рассказы - последние, которые я решаюсь послать тебе для литературных агентств. Если и эти вернут, то, значит, надо переквалифицироваться в профессионального карикатуриста, сейчас люди белее охотно глядят смешные рисунки, чем читают грустные книги.
Я много думал над тем, каким псевдонимом подписать эти вещи. 'Сидней', 'Миллер', 'Билл Бу', 'Вилли Билл', настолько приелись литературным агентствам, что надо придумать нечто новое.
Знаешь, впервые я вспомнил отца, когда мне пришлось идти в карцер, а там был один креол, он к тому же плохо говорил по-английски и очень жаловался на боли в печени, но ему сказали, что он симулянт, и заточили в каземат - без хлеба и воды, на двое суток. Он потерял сознание, лежал бездыханный. Его отнесли в мертвецкую и бросили на лед. А утром он стал стонать. Его волосы, черные, с проседью, вросли в лед. Когда мы вытащили его наверх, в лазарет, он скончался. В каптерке я получил ящик с его вещами. Там были носки, старая рубашка, шляпа, проеденная молью, фотография древнего старика с надписью: 'Дорогому сыну от беспутного Папы, прости меня, мальчик', и оловянное кольцо. Я пошел в администрацию, чтобы узнать домашний адрес креола, но мне сказали, что адреса нет, поскольку он жил с отцом, а тот вскоре после ареста сына умер от голода, так как креол был единственным кормильцем. Оказывается, он работал почтальоном; отец, которого он трепетно любил, страдал запойной болезнью, а в газетах напечатали объявление, что доктор Снайдерз умеет лечить алкоголиков. Креол заимообразно - до получки - взял чей-то денежный перевод на сорок два доллара и отвез отца к доктору Снайдерзу, но тот, конечно, ничего не смог сделать для старика, а сын угодил к нам в тюрьму на двенадцать месяцев и три недели. Он страшно бушевал, кричал и плакал, доказывая всем, что отец умрет без него, единственного кормильца, а надсмотрщики смеялись: 'Не кормильца, а поильца!' Из-за того, что он бушевал, страшась за жизнь отца, ему то и дело давали наказания, а потом стали отправлять в карцер, и все дело кончилось смертью
