Хорошо дома. Вроде ничего нет, зато все честным путем. А когда честно, ничего не страшно. В универсаме сумку настежь — проверьте! Ничего нет! Чист! В проходной — проверьте сверху донизу. Обыщите при людях. Пусть все видят. Гол как сокол! И сколько у нас таких соколов. В трамвае абсолютно спокоен — есть билет. Ну, проверьте билеты! Нет, вы проверьте! Не контролер? Неважно. Давайте друг друга проверим по-товарищески.
А пианино куплено по случаю. За двадцать рублей. Сядешь вечером, крышку откроешь, на клавиши нажмешь… и тишина! Струн нету, только корпус. А мне много не надо. Люблю посидеть за пианино…
Вот оно, наше гнездышко: ни шума, ни света. Не тянет, не дует. Дверь обита. Окна ватой, уши ватой. Сказка!.. Кстати, давно хотел сказать, паутинку бы в уголок надо. Всю комнату опутал! Кто здесь хозяин? Я или ты? То-то. А гамачок кто сплел? Ты? Спасибо, не ожидал! Ой, как раскачивается!
А кровать единственную зачем разломал? Чего ты распсиховался, Харитон? Кто не кормил? Я? А куру кто умял? Пюре с маслом я приговорил? Ну ты даешь!
Чего коленца выделываешь? Плясать? С какой… Письмо? Мне? Нет никакого письма! Адресат выбыл! Паучка не видел — не положено никаких писем. Примета такая международная. Кто-то паука угробил, а мне письмо? Дудки! Законы знаем! Высунем письмо обратно под дверь. Нету нас.
…Что ты суешь? Муху? С ума сошел? Как вы ее едите? Тьфу! Гадость! А ножка ничего.
Слушай! А вдруг в письме что-то хорошее? Мало ли, вдруг кто-то поздравил, я не знаю с чем… Или пожелал, я не знаю что…
Нет! Лучше не рисковать! Ну их, эти письма! Еще мухи есть? Что ты все себе да себе?
…Ну, поужинали — и спать. Задерни щелочку паутинкой, свет падает… А то бы прочли письмо, век не выпутались… Подвинься ты! Паутинку-то сбоку подоткни, дует…
Что ж там было такое в письме, а? Интересно, что за сволочь написала? Так никогда и не узнаем. Можем спокойно спать…
Не люди, что ли?
Построили — отсюда будет остановки три — дом. Кирпичный, двенадцатиэтажный, лоджии, лифт, скворечник на крыше — все удобства! К назначенному времени новоселы подъехали с узлами, мебелью, детишками. Ключами брякают, ждут, когда строители с последним мусором из подъезда выметутся.
И тут какой-то пацан как завопит: «Мама! Этажей-то одиннадцать!» Как — одиннадцать? Двенадцать должно быть! Считать не умеешь, второгодник! Посчитали — одиннадцать! Как получилось? Кто обсчитался? Тьфу ты!
Дом-то, будь он неладен, кооперативный оказался. Председатель кооператива жильцам популярно объясняет: «Граждане, фактическое недоразумение. Маленькая недосдача. Ну не хватает одного этажа». Квартиросъемщики в крик: «Чьего именно этажа нету?» А черт его знает! Нижние жильцы орут: «Ребенку понятно, двенадцатого не хватает. На одиннадцатом все кончается». Верхние в обратную сторону глотки рвут: мол, двенадцатый как раз на месте, на нем крыша держится, бестолковые люди! А первый в запарке пропустили, прямо со второго начали. Словом, крик, гам, потому что жить всем хочется.
Кто-то предложил: «Одиннадцать этажей, слава богу, есть, как-нибудь поместимся, не бароны». И с возгласами «ура» жильцы на штурм бросились.
Вы не поверите — поместились! То есть, народ по ордерам на двенадцать этажей в одиннадцать втиснулся, и без крови, а с пониманием. Не люди, что ли? Никто ж не виноват, что накладка случилась. К тому же площади открылись необитаемые. Подвал побелили, поклеили — та же квартира отдельная. Правда, ходить согнувшись приходится. Так и на этажах от радости высоко не подпрыгнешь. Спустили в подвал — по их просьбе — всех с новорожденными. Внизу горячей воды хоть залейся, а на верхние этажи по-разному доходит. Так что купай дите, стирай с утра до вечера. К тому же детишки в подвале кричать перестали. Нет, может, они и кричат, но насосы так гудят — ничего не слышно!
Пара добровольцев-моржей объявилась. Сказали: «Мы в проруби свободное время проводим — пошлите нас на крышу». А на крыше у них просто гнездышко получилось. Летом вообще рай! В квартирах жара, мухи, а у них ветерок, аисты из рук кушают. Не только из рук — все поклевали. Ручная птица, куда от нее денешься? Зимой, оно, конечно, прохладней, даже когда листовым железом укроешься. Зато ни в одной эпидемии не участвовали. На этажах грипп, температура под сорок, а у них всегда нормальная. Плюс десять в тени под мышкой. Организовали на крыше группу здоровья. Детей с детства приучали босыми по снегу, внезапное обливание ледяной водой такие орлы вымахали, ничего не страшно, в любом доме жить смогут!
Ну, тут разные разговоры пошли, мол, одни в подвале ютятся, а другие себе весь чердак отхватили, кур разводят, тараканьи бега… А остальные не люди, что ли?! И придумали, что не будет в доме как бы одного блуждающего этажа. То есть в январе не будет как бы первого, в феврале — как бы второго, и так далее. А в июле всем домом в отпуск. На год очень удобный график получился, очень. А кто, значит, в таком-то месяце оказался безэтажный, — пожалуйста, заходи в любую квартиру, живи себе. Это все рыжий жилец придумал, с третьего этажа. Если вверх подниматься. А если сверху спускаться, то, он значит… с четвертого? Ну неважно! Важно то, что каждый месяц жильцы как бы обмен совершали, вверх-вниз по дому ездили. Так что претензий ни к кому никаких.
Опять-таки лифт. Пропадала площадь? Пропадала. А там, если кто в лифте был, знает: светло, тепло, зеркало висит. Что еще надо, когда люди любят друг друга?
Одна женщина в лифт вошла — ах! Целуются! Она в крик: «Прекратите хулиганить! Дома не можете?» Они ей отвечают: «Вы, наверно, не местная, в гости к кому-то пришли? Дома не можем. У нас там живут Никитины до марта месяца. А мы только поженились, еще целоваться хочется. Вот правление и выделило на медовый месяц отдельную жилплощадь. А вам нехорошо! Что же вы к посторонним людям в лифт без стука врываетесь?» И написали на лифте: «Васильевым стучать три раза!» Здорово устроились, правда? Свадебное путешествие: лифт вверх-вниз! А молодым что еще надо? Ну и, конечно, мальчик у них родился. Крупный. Четыре пятьсот! Лифтером назвали. В честь мастера по ремонту лифтов, он к ним заглядывал.
Опять же воспитательная работа наладилась. Слесарь один жил — попивал, жену побивал. В нормальных условиях бил бы ее до последней капли крови, так ведь? А в этом доме жену его в пятьдесят вторую переселили, к врачу. А к нему на пятнадцать суток вселили одну милую женщину, ядрометательницу. Он по привычке замахнулся — ну, она и метнула его. Где он приземлился, неизвестно. Через три дня вернулся — другой человек: в жене души не чает, пить бросил, только заикается вежливо.
Официантка одинокая, можно сказать, счастье свое нашла. Ну, принесет в дом с работы остатки, а есть-то самой надо. А одной все не съесть. Продукты выбрасывала, тосковала. А к ней как-то сосед с собачкой на запах зашел. Уже есть веселей! Другой на звон ножей, вилок забрел, тот, что на заводе шампанских вин работает. Ясно, зашел не с пустыми руками. И потянулся народ, кто с чем. А все где-то работают. Кто с конфетами, кто с лекарствами, кто шпингалеты на окна тащит, кто бенгальские огни! И когда вместе сложились — праздник вышел. И все тихо, мирно, потому что и милиционер где-то свой проживает. Никого вызывать не надо. Словом, хочешь не хочешь — одной семьей зажили. Все общее стало: и радость и горе. А когда все поровну, то на каждого горя приходится меньше, а радости больше.
Бельмондо
Бунькин совершал обычную вечернюю прогулку. Неспешно вышагивал свои семь кругов вдоль ограды садика, старательно вдыхал свежий воздух, любовался желтыми листьями и голубым небом. Внезапно что- то попало Бунькину в глаз. Вениамин Петрович старательно моргал, тер веки кулаком — ничего не помогало. А к ночи глаз покраснел и стал как у кролика.
Сделав примочку со спитым чаем, Бунькин лег спать. Утром он первым делом подошел к зеркалу, снял повязку и обнаружил в глазу странное пятнышко.
