пупом ощупает, выучит наизусть.
Гриш, веришь, нет, как поем на ночь кабачковой икры, — сон вижу. Ползу ежом по дну моря. Жена внутри тихо дышит, не вякает. И никуда не спешу, ни за чем по дну моря не бегаю. Водоросли ласково трогаю, запоминаю. И никаких в голове забот, одни впечатления. Словом, чувствую себя человеком. Ведь так им побыть хочется, хоть не просыпайся.
Истина
Новенький красный с белым трамвай подкатил к остановке. Наверху, где положено, номер 49. А в нижнем углу, слева от водителя, другой номер 25. Очевидно, один из номеров при перемене маршрута забыли снять.
Люди, толкаясь, лезли в двери, тревожно переспрашивая друг друга:
— Как он идет, идет как? По 49-му или по 25-му?
— Слепой, что ли? Номер вверху видал? 49-й!
— Ничего такого подобного! Это 49-й, но сегодня пустили по 25-му по просьбе трудящихся.
— Дайте влезть! Вы в 49-й садитесь?
— Сажусь, но не в 49-й, а в 25-й!
Короче, набился полный трамвай тех, кто сел в 49-й, и тех, кто влез в 25-й. Двери захлопнулись, трамвай поехал.
— Товарищи! Кто-нибудь может толком сказать, в каком трамвае я еду?
— Лично я еду в 49-м!
— Ага! Люди! Посмотрите на нее! Все едут в 25-м, а барышня в 49-м! Я счас от смеха умру!
— Умрете вы позже, когда приедем на 49-м на кольцо, в Кузьминки!
— Милая моя, сначала доедете с нами в Маноново. А оттуда на такси за двадцать пять рублей рванете к себе в Кузьминки! Да вас еще никто и не повезет, оттуда не уезжают.
— Спросите у вагоновожатого, он-то должен знать, куда едет!
— Вожатый закрылся, у него орет транзистор, что-то объявляет в микрофон, но звука нету!
— Граждане! Друзья! Мы же разумные существа! Дама, вас я не имею в виду! Проголосуем! Куда едет большинство, значит, туда поедут все! Это логично! Кто едет в этом трамвае в Кузьминки, поднимите руки! Так, пятьдесят пять. А есть идиоты, которые думают, что они в этом же трамвае доедут в Мамоново? Та- ак… Тоже пятьдесят пять…
— Женщина! Прекратите истерику, не сморкайтесь в меня! До моста 49-й и 25-й идут одинаково! А там он повернет налево!
— А я говорю — направо, это и ежу понятно!
— То-то я не вижу здесь ни одного ежа. В отличие от вас, ежи никогда не садятся в трамваи, которые идут по двум маршрутам одновременно.
— Что значит «одновременно»?! Как можно идти направо и налево одновременно! Или трамвай за мостом разваливается напополам?
— Дама, кончай реветь! У всех муж дома голодный! У тебя где муж голодает, слева или справа? Слева? Поздравляю! Умрет голодным!
— Послушайте, товарищ! Все орут, а вы молчите! Некрасиво. Можно подумать, вы один знаете, куда идет трамвай!
— Да, я знаю. Но вам не скажу.
— Почему?
— Вы тогда выброситесь.
— Вы меня пугаете! Куда идет этот трамвай?!
— Между нами, он идет по восьмому маршруту. Я дал вожатому пятерку, он обещал подвезти. Только тс-с! Не надо остальных волновать!
— Как по восьмому? Пустите, я выброшусь!
— Никто не выбросится, двери заклинило, до кольца никто живым не выйдет!
— Дайте водителю по башке! Скажите — от меня! Мы имеем право знать, куда едем!
— Если ему дать по башке, трамвай сойдет с рельсов!
— Пусть! Лучше сойти с рельсов, чем по рельсам неизвестно куда!
— Уступили бы место старушке! Бугай в кепке, я вам говорю!
— Это я-то старушка?! Да я моложе вас всех, вместе взятых! Просто после вчерашнего плохо выгляжу.
— Видите, может, она моложе меня. С какой стати уступать место?! К тому же я еду в 49-ом, а бабушка в 25-ом! Пусть сначала в наш трамвай пересядет!
— Слушайте, может, это террористы?!
— В каком смысле?
— Ну, угнали трамвай и на нем — в Грецию.
— С каких это пор 49-й начал ходить в Грецию?
— Простите, жена просила дрожжи достать. Не в курсе, в Греции дрожжи есть?
— В Греции все есть, но на 25-ом туда не доедете!
— А на 49-ом?..
В это время трамвай выехал на мост. Все замерли. Направо не повернул! Половина пассажиров восторженно взвыла. И налево не повернул! Тут подпрыгнула от радости вторая половина. И кинулась целовать первую. Трамвай шел прямо, туда, куда никому не было нужно. Но все были счастливы, потому что справедливость восторжествовала.
Из книги «Шанс» (1990)
Птичка
Жила в клетке птичка. Бывало, с утречка, как солнце глянет, до того весело тренькает, — спросонья так и тянет ее придушить! Кеныреечка чертова! Нет, поет изумительно, но спозаранку надо совесть иметь! Не в филармонии живем все-таки!
Хозяева со сна начинали крыть нецензурными выражениями, которые ложились на птичий свист, и складывался, как говорят музыканты, редкостный, едрена корень, речитативчик.
И тогда хозяева, кеныровладельцы, как посоветовали, накрыли клетку темной тряпочкой. И произошло чудо. Кеныреечка заткнулась. Свет в клетку не проникает, откуда ей знать, что там рассвело? Она и помалкивает в тряпочку. То есть птичка получилась со всеми удобствами. Тряпочку снимут, — поет, накинут, — молчит. Согласитесь, такую кенырейку держать дома одно удовольствие.
Как-то позабыли снять тряпочку, — птичка сутки ни звука. Второй день — не пикнет! Хозяева нарадоваться не могли. И птичка есть, и тишина в доме.
А кеныреечка в темноте растерялась: не поймешь, где день, где ночь, еще чирикнешь не во время. Чтобы не попасть в дурацкое положение, птичка вообще перестала петь.
Однажды кеныреечка в темноте лущит себе семечки и вдруг ни с того, ни с сего тряпка свалилась. Солнце в глаза ка-ак брызнет! Кеныреечка задохнулась, зажмурилась, потом прослезилась, прокашлялась и давай свистать позабытую песню. Стрункой вытянулась, глазки выпучила, тельцем всем содрогается, кайф ловит. Ух она выдала! Пела о свободе, о небе, словом, обо всем том, о чем тянет петь за решеткой. И вдруг видит, — [cedilla] мо[cedilla]! Дверца клетки открыта! Свобода! Кеныреечка о ней пела, а она — вот она тут!
