— Они ещё у нас сохранились? Странно…
— И очень редкой породы, тетя Люся. В одном экземпляре. С глазками-алмазками. — Мне хотелось похвастаться, да знал — нельзя. Без разрешения вышестоящего начальника.
— Ну-ну, птицелов, — улыбнулась тетя Люся. — Береги себя. Вернешься, накормлю пирогами…
— …с опятами?
— …с котятами!
Мы рассмеялись, и я кубарем скатился по лестнице в ночь. Я снова опаздывал. Теперь на железнодорожный вокзал. Моя автостарушка, от огорчения стеная суставами, помчалась по полуночным улицам и проспектам. Рубиновые глаза светофоров все время прерывали наш полет; в конце концов я плюнул на правила ОСВОДа на дороге и… успел в последний вагон. Хотя поезд находился в пути уже минут пять. Конечно же, проводник удивился:
— Ты откуда, сынок?
— Из ОСВОДа, батя, — ответил я. — Небось чай разбавляешь водой?
— Чччего? — оторопел навсегда старичок проводник.
Я успокоил его как мог, втиснув в рукав кредитку, обеспеченную золотым запасом страны, и продолжил свой путь.
Колеса вагонов выбивали музыку дороги, если говорить красиво. Пахло вареными курами, яйцами и умиротворением. Пассажиры отходили ко сну. За окнами мелькала тревожная, столбовая ночь.
Еще одна кредитка позволила мне устроиться на ночлег в СВ. Рядом с интересующим меня объектом. Сосед, полковник ВВС, выдул литр самогона из березового табурета и захрапел, как богатырь на версте. Я же бодрствовал, точно охотник в засаде на уток. Наконец дверь соседнего купе со скрежетом приоткрылась. Тяжеловес-телохранитель, качаясь по проходу вагона, удалялся в сторону места общего пользования. Я последовал за ним. Нельзя терять бдительности даже в нужнике, этот закон был проигнорирован тяжеловесом. И когда он выходил, облегченный, я нанес навсегда обезоруживающий удар локтем в горло врага. Тот прощально хрипнул и тушей завалился в гальюн. Ключом проводника я закрыл туалет. До лучших времен. И поспешил в купе заслуженного деятеля циркового искусства. Тот мирно спал и видел сны. Через секунду я сцепил его и столик одной цепью наручников. Потом для убедительности ткнул «стечкина» в лоб недруга. Укротитель со сна не понимал, что происходит; ему казалось — все это сон. Дурной. Как он ошибался, бедняга.
— Документы, — потребовал я.
— Какие документы? Вы что?.. Вы знаете, кто я такой…
— Знаю, — сказал я. — А документы те, которые едут в банк! Ап!
— Вы с ума сошли?.. Кто вы такой?
Я неприятным, скрипучим голосом марабу передразнил идеологического работника:
— Не волнуйся, голубчик. Перевезешь документики вместе со своим алмазом Фениксом — ясным соколом.
Укротитель, заметно дрогнув, поплыл жидким добром на своей полке. Человек потерял лицо. Это про него. И пока он находился в состоянии глубокой депрессии, я проверил карманы. Нехорошо лазить по чужим огородам и карманам, однако есть особые случаи. Думаю, сей грех будет мне отпущен св. Алексом, моим тезкой. Обнаружив заветную коробочку, я вытащил оттуда фальшивый алмаз и резким движением руки… Выбросил псевдоалмаз в открытое окно… Вернее, сделал вид, что выбросил… Но деятель цирка поверил мне и сковырнулся в банальный, бабий обморок. Я не пожалел бутылки с минеральной водой, и мой собеседник пришел в себя. Вид его был ужасен: не каждый день улетают алмазы в глухую, дорожную ночь.
— Шутка, — сказал я. И выложил на столик два Феникса. — Один из них фальшивый, дружок. Обманули тебя, дурака. Где настоящий?
Несчастный Укротитель навсегда потерял дар речи, он лишь пучил глаза, и было слышно, как кипят его мозги; ещё чуть-чуть — и чайник на плечах взорвется. Я его пожалел — кому он нужен, недееспособный. Даже звери его, навсегда опечаленного, сожрут за милую душу. И поэтому я повторил:
— Из двух один фальшивый. Который? Угадаешь — отдам.
Такой вот психологический этюд. Укротитель беспричинно заулыбался и замотал головой, как после удара молнии.
— Выбирай, дурак! — не выдержал я. — Считаю до трех…
Деятель циркового искусства меня не послушал. Принялся хохотать. Бился в конвульсиях. Его рвало смехом, как желчью. Он буквально умирал от смеха. Его что-то рассмешило. Я был вынужден звонкой оплеухой по ушам протрезвить охального хохотуна. Он замолчал — из глаз катились крупные, алмазные слезы.
— Ну, голубчик, возьми себя в руки. Любой алмазик твой.
— Мммой?
— Тттвой!
— Вот, — и указал на один из предметов, искрящихся на столике. Где фальшивый — где настоящий? Где какой? Этого не знал даже я. (Шутка.)
— Дарю! — твердо проговорил я. — А ты мне документик. Подари. Справедливо ведь: алмазик тебе — документик мне. Так, товарищ?
— Да-да, конечно, — поспешно открыл «дипломат». Вот что ласка делает с людьми. О зверях я уж умолчу. — Пожалуйста…
— Спасибо, голубчик. — Я взял пакет с шоколадными сургучами. Поднялся. — И все-таки ты, любезный, ошибся… У алмаза никогда не бывает тени… У твоего тень есть…
— Тень? — не понимал Укротитель.
— Значит, он фальшивый. Если есть тень. Посмотри внимательнее на свой…
— Да, тень, — смотрел во все глаза на граненую стекляшку. — И что это значит?
— Да, случай, похоже, клинический, — проговорил я. — Будь здоров, расти большой. Хотя в тени растут, как правило, одни выблядки! — позволил себе дофилософствовать на злободневную тему. — Прощай…
— Тень? Я не вижу тени, — углублялся в себя потенциальный пациент дома печали.
Я оставил его. У каждого свои проблемы. Быть может, деятелю циркового искусства повезет, и он увидит тень от фальшивой стекляшки. А если нет тени — следовательно, алмаз из южноафриканских недр. Надеюсь, любителю камушков повезет. И он не спятит. Сумасшедшие не допускаются в клетку к тиграм и львам. Зверей необходимо беречь от бешенства людей. И не будем больше об этом.
Я вернулся в город на попутном товарняке. Хорошо, что подвернулся железнодорожный состав, идущий в нужном мне направлении.
Потом был вокзал, моя холодная автостарушка, медленная поездка по утренне-туманным улицам. Мне повезло, что случился сильный туман. В таком, молочно-кисельном, тумане легко потеряться, и в этом смысле мне повезло.
Подъехав к дому, где находилась конспиративная квартира, я обнаружил тошнотворную суету ведомственных служб. Я заметил чины ГБ и среди них Фроликова. Стоял милицейский, канареечного цвета уазик и фургон «скорой помощи». Из подъезда, я заметил, вынесли носилки, накрытые простыней и туманом. Еще я заметил молодого бойца в бронежилете — ему перевязывали руку его же боевые товарищи… Я все это впечатал в мозг — и нажал на акселератор. Машина скользнула в туман, как в реку. И река времени спасла меня.
Что же дальше? Я понял: случилось то, что не должно было случиться. Я понимал, но не верил. И поэтому оказался на заднем сиденье чужого автомобиля. Это было личное авто Орешко. Он беспечно выходил из подъезда дома своего, щурился от лимонного солнышка, раскланивался с дворовыми собаководами. Со стороны походил на процветающего адвоката, берущего взятки борзыми щенками.
Он плюхнулся в машину — уютно заурчал мотор. Я приставил указательный палец к шее водителя и угрожающе приказал:
— Хенде хох!
Орешко обомлел — нельзя терять бдительности. Тем более в собственной колымаге, похожей на гроб с колесиками. Легкой затрещиной я привел приятеля в чувство собственного достоинства.
