называлась, хрюкой и помрет, хряпая[122] из наркомовского корытца до последнего своего смертного часа. И понять это просто: что может быть слаще власти и дармовых помоев? А как быть с подданными, которым громогласно обещалось новое светлое будущее? Кажется, оно уже наступило, это новое светлое будущее, и свет его настолько светел, что выжигает глаза… Да, надо жить. И не пора ли, братцы, за топоры браться? Шутка. Но, как известно, в каждой шутке…
— Вах! Глазки открывай — газетки читай. — И на меня плюхается пачка макулатуры.
В салоне запахло типографией и розами. Розами больше. Я поинтересовался: кому цветы? В трех экземплярах? Мне ещё раз напомнили, что сегодня праздник. Для всего советского народа (бывшего как бы).
— Какой праздник? — пошутил я.
Резо принялся рвать на голове (своей) волосы и орать, что я делаю из них, друзей, идиотов. Я не согласился с таким утверждением и напомнил историю о подземном хакере, который, помимо всего, оказался девушкой, мне хорошо знакомой. Никитин отмахнулся: все это дела минувших дней, возникают новые проблемы.
— Какие?
— Например, генерал Бобок — снова птица высокого полета, — ответил Никитин.
— Это который заслуженный пенсионер и с цветным телевизором?
— Он самый. Теперь летает на пару с Утинским.
— Не понял?
— Как утка с гусем, — хихикнул Резо.
Оказывается, опальный генерал ГБ не долго ходил в пенсионерах, а был приглашен работать в службе безопасности «Рост-банка». Естественно, командиром производства, где наш знакомый банкир Утинский первым слюнявит пальчики при подсчетах доходов своего прибыльного бизнеса. Генеральский опыт неоценим в деле защиты денежной массы от будущих народных масс и чужих, любопытных глаз, так что логика в союзе меча и орала имеется.
— Снова утю щипать? — спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами Никитин. — Смердит птицеферма…
— … как миллион, миллион алых роз, — напел Резо. И уточнил: — На помойке. Эх, вся жизнь как помойка.
— Хулио, сегодня праздник, — заметил Никитин, — а ты… каркаешь…
— Какой праздник? — удивился утопающий в розах Резо. — Хотите, кстати, анекдот про птичку?
Мне было хорошо; казалось, что я несусь в свободном солнечном пространстве под милую, глупую болтовню друзей. Как мало нужно для счастья: питаться энергией солнца и слушать чепуху про находчивость нашего простого советского гражданина на экзотическом острове, где проживало веселое племя людоедов:
— …так вождь и говорит: вон в кустах попугай, кто в него попадет, тот живет, а кто мимо — того ам- ам, — повествовал Резо. — Первым вышел англичанин, дерябнул виски, ба-бах! Мимо! Ам-ам! Вторым — француз, глотнул бурбончику, ба-бах! Мимо! Ам-ам! Тут выходит наш Ваня. Бутылку водки, говорит. Хлопнул на халяву. Еще, говорит, пузырек. Кирнул в удовольствие. Еще, говорит, «мерзавчика» бы. Клюкнул себе на радость. За ружье — ба-бах! Попугай в кустах — кувырк. Вождь людоедский удивляется: после трех бутылок и попал, ай да Ваня! А тот: а чччего не попасть — четыре ствола и все небо в попугаях!
Да, сейчас на экзотических островах в океане хорошо. Все небо в попугаях. И много-много диких людоедов, с которыми можно в принципе договориться. После трех литров родной, русской. А вот как договориться с отечественными цивилизованными людоедами во фраках и смокингах, не понимающими никакого языка, даже тарабарского; единственное, что понимают, — ствол «стингера» у виска.
Так что проблем с нашими птичками много, куда больше, чем с пропитанием на океанских островах. И поэтому острова подождут. Вместе с попугаями и форсистыми гурманами.
Между тем наш путь заканчивался у стен дома, мне знакомого. Нетрудно было догадаться, какого. Но я насторожился:
— А кому третий букет? Надеюсь, не хакеру?
Друзья захохотали: это словцо в моих устах звучит как последнее ругательство. Нет, не хакеру, а совсем наоборот.
— Куда же ещё наоборот? — бурчал я, поднимаясь по лестнице. — Опять из меня делаете чебурашку?
— Нет, не чебурашку, а совсем наоборот, — смеялись друзья; весна действовала на них отрицательно.
Я уже хотел бежать без оглядки, да поздно — пришли.
Встреча соответствовала мартовской погоде, была радостно-солнечной и волнующей. Пахло пирогом с грибами, рябиновой настойкой и прочими приятными ароматами дома. Не хватало только детского визга. Для полного счастья.
Дверь нам открыла Ника; повзрослела за зиму. Неужели и её Орешко завербовал в спецагенты? Если так, разжалую генерала до кашевара. Девушка по-родственному чмокнула меня в щечку, клюнула Резо в его орлиный шнобель, а вот с Никитиным… Что-то они замешкались оба, заворковали голубками на теплой крыше. Что такое? Какая может быть любовь, когда идет невидимая война? И так хочется жрать.
И я отправился на кухню. Все с тем же букетом роз. Увидев меня, Екатерина Гурьяновна всплеснула руками:
— Детка, как ты обхудел!
— Меняю цветы на пирожок, — сказал я. — Поздравляю, тетя Катя, в вашем лице, так сказать…
— Сашенька, это все пустое, — отмахнулась Екатерина Гурьяновна. — Есть повод чикалдыкнуть, — и лихо щелкнула себя в подбородок. — Да закусить добре.
— Чувствую влияние улицы, — хмыкнул я.
— Но тебе, Саша, только закусить, — предупредили меня. — Все это тебе надо съесть. — И я увидел несколько корзинок с пирогами.
— О, да тут на целый полк! — воскликнул я.
Полк незамедлительно явился на мой вопль. В лице моих боевых друзей, а также Ники и… ещё одной девушки. Мне незнакомой. В ходе последующей суеты выяснилось, что прекрасную незнакомку зовут Полина; она двоюродная сестра Ники со стороны троюродного брата, который, в свою очередь… ну и так далее; что и говорить, ветвистое гносеологическое южное дерево. Полина журналистка. Вернее, учится на неё в университете. Что само по себе замечательно: будет кому нарисовать очерк о героических буднях гвардии рядовых, скромных граждан своего многострадального отечества.
С шутками да прибаутками мы сели за стол. Праздничный стол ломился от всевозможных яств, если выражаться суконным языком бытописца. Холмы из пирогов утверждали, что реформы в нашей стране приказали долго жить и народ мужественно переносит трудности переходного периода. На мой взгляд, сей женский день придуман-таки мужчинами: когда ещё можно так упиться и обожраться?! Да ещё по такому благородному поводу: в честь прекрасных дам! В этом смысле тетя Катя абсолютно права: чикалдыкнуть да закусить добре… Что может быть приятнее?
— Мальчики ухаживают за девочками, девочки наливают мальчикам, клекотал тамада Резо-Хулио. — Предупреждаю: Алексу только минеральную, пусть укрепляет нервную систему…
— Детки, вы налегайте, налегайте на пироги, — хлопотала Екатерина Гурьяновна, — тут калориев на всех…
Никитин и Ника молчали, однако переглядывались, как весенние заговорщики очередного путча. Полина, выполняя указание тамады, поставила перед моим носом фужер с минеральной водой, где плавали пузырики с полезным для организма кальцием. Кажется, девушка тоже была в курсе всех исторических событий. И моего подорванного здоровья. Верно, в наших женщинах — наша сила. И слабость.
— Калбатоно Катя, за вас! — предложил тост неутомимый Резо. — Ника, Полиночка, будьте как ваша бабушка; она боевая, молодая, любвеобильная… не побоюсь этого слова!
Словом, праздник зашагал по независимому государству в шестьдесят жилых квадратных метров. Холмы пирогов стали таять на глазах, как айсберги в океане. Рябиновая настойка дурно подействовала на тамаду, он зарапортовался и принялся читать стихи. После таких строчек: «Понукая лошадку марксизма,/ Мы
