Ларон принял к сведению слова ректора и задумался. Его оценивали по каким-то неизвестным стандартам и признали годным. Ему было немного стыдно, в том числе и за огонь, который он запалил перед дверью академии в ту первую ночь. Внезапно все сомнения покинули его.
– Высокоученая госпожа ректор, вы слышали когда-нибудь о Пеппарде Угрюмом?
– Да, он проводил эксперименты по установлению границ девственности.
– С дакостианцами.
– Да. И доказал, что девственность так же легко потерять с дакостианцем, как и с представителем любой иной расы.
Ларон вздрогнул. У него екнуло в желудке.
– А что ты можешь сказать о тех, кто верит, что сохранил девственность, хотя и помнит, как совершил сексуальный акт.
– Как глупые дети, которые думают, что могут избежать потери невинности, если будут совершать прелюбодеяние стоя? Это предстоит установить в ходе следующих экспериментов.
Ларон чувствовал, что его предали, обманули. Единственное, что позволило ему пройти последнее испытание, – вера в то, что технически он оставался девственником, а с девушкой своей расы ему предстоит пережить какой-то совершенно иной опыт.
Внезапно Ивендель остановилась, ее губы чуть приоткрылись. Ларон замер.
– Не хочешь ли ты сказать, что проводил своего рода эксперименты, касающиеся сохранения или потери девственности с некоей дакостианкой? – медленно спросила она.
– Я… я… Почему вы так подумали?
– Твои расспросы.
– Ах это! Ну, я в последнее время заинтересовался анатомическими особенностями дакостианцев. Именно поэтому я так успешно отвечал на экзамене, когда речь зашла об этом предмете.
– Да. Конечно. Кстати, в Диомеде есть на данный момент только одна дакостианка. И она служит сестрой в академии. Не с ней ли ты занимался практической анатомией, когда заглядывал мимоходом в таверну Баргермана, где тебя и видели? И не ее ли честь ты защищал так яростно?
– Я никогда не говорил, что та женщина, за честь которой я вступился, была дакостианкой.
– Я тоже.
Они прошли в другую комнату, освещенную единственной масляной лампой. Выложенный плиткой бассейн находился в самом ее центре.
– Это что, очередной водный ритуал? – Ларон немного удивился.
Ивендель подтолкнула его, и он шлепнулся в чистую, холодную воду, а в следующее мгновение вынырнул, едва переводя дыхание.
– Это просто омовение. От тебя воняет как от гребца на боевой галере после схватки. Мыло, полотенце, чистая одежда – все это на той скамейке в углу. Воспользуйся этим.
Через четверть часа Ларон был измученным, покрытым синяками, смущенным и растерянным, но чистым. Вошла Пеллиен, которая дала знак идти за ней.
– Никогда раньше никто не сражался за мое доброе имя призналась она. – Может, у меня проблемы с добрым именем?
– Я следую путем чести, – сухо ответил Ларон, а затем добавил: – Значит, Пеппард Угрюмый!
– Ах это! Прости, – кивнула она. – Я не предполагала, что твой статус станут проверять так скоро.
– Но ты знала, что рано или поздно мне это предстоит.
– Ну… э… да.
– Но я верил, что сохранил свою невинность, и это спасло меня.
– В том-то и дело.
– Не могу сказать, что твои слова производят на меня впечатление.
– Ты в любой момент мог сказать «нет»!
– Ага, как мотылек, который может и не лететь на огонь. Только они всегда поступают иначе.
– Прости.
Ларон даже не пытался скрыть гримасу разочарования. Он считал себя оскорбленным. Молча они прошли по коридору. Бок о бок, не глядя друг на друга.
– Ларон, три дня назад, когда я лечила молодого человека в два раза тяжелее и физически сильнее тебя от синяков и ссадин, мне пришлось убеждать себя, что ты вступился за мою честь. Никто раньше не был моим рыцарем, Ларон, и я… я лишь надеюсь, что сексуальный опыт со мной был для тебя таким же сладким, как и для меня. Когда я обрабатывала раны и ушибы Старракина самым жгучим снадобьем, на какой-то один, яркий и прекрасный момент я подумала, что люблю тебя. Понимаешь? Ты заставил меня испытать чувства, которых я не знала и не ожидала.
Они остановились перед дверью. «Все, что она говорит, довольно странно, хотя и романтично. Что она хочет, на самом деле?», – подумал Ларон.
– Когда-нибудь, где-нибудь, прошу тебя, постарайся простить меня за обман, – тихо произнесла Пеллиен.
Ларон нахмурился и плотнее сжал губы.
