прибежал домой и спрашивает у отца, слепого-старца: 'Почему ушел от меня Соболь-Кеш? За что обиделся? Чем не угодил я ему?'
И отвечал ему старец-слепец: 'Хоть глаза мои давно не видят свет солнечный, но разум пока исправно мне служит. Ушел от тебя Соболь-Кеш потому, как срок пришел ему другой лес-урман искать и тамошними зверями править. От верховного бога с самого сотворения мира так завещано. Не может царь зверей Соболь-Кеш долго в одном месте жить. По всей Сибири ждут его звери...'
-- Сколько мне теперь ждать? -- Аучы-охотник старца-слепца спрашивает, чуть не плача.-- Вернется ли Соболь-Кеш обратно?'
-- Только Главный шаман ответит тебе. Он с верховным богом беседу ведет. Его и спроси.
Аучы-охотник пошел Главного шамана искать. Тридцать дней ходил. Три пары лыж изломал, пока нашел. Шаман на высокой горе сидит, что до облаков достает. Только пятки ног его больших видно. Говорит он Аучы-охотнику: 'Знаю, зачем пришел ты. Соболя-Кеш ищешь. Не найти тебе его. Ушел он в мир, что людям простым видеть его не дано. Иди обратно домой и жди, когда он сам пожелает снова вернуться'.
Поплелся Аучы-охотник обратно, слезы рукавицей смахивает. Вернулся, ждать стал, когда царь сибирских зверей к нему в лес-урман пожалует. Много зим ждал, но так и состарился, умер, а не дождался. Сын его прожил столько, сколько положено от верховного бога на земле жить. Тоже умер. Внук Аучы- охотника подрос, воином стал, а в лес не ходит, ловушки на зверей не ставит. Никто не научил его этому. Только однажды налетели на его улус враги-недруги. Селение пожгли. Скот угнали. Люди едва убежать, в лесу укрыться успели, спрятаться. Сидят под толстой красной сосной, горькие слезы льют, как дальше жить не знают.
Вдруг из соснового дупла выглянул зверь невиданный и говорит людям тем: 'Услышал я про вашу беду горе и обратно вернулся. Живите в моем лесу, как деды ваши жили. Ведите счет зверью лесному и будут они вас каждую весну оброком-данью одаривать, сколько вам того требуется'.
Догадались люди, что был то сам Соболь-Кеш, царь лесных зверей. Построили они в глухом урмане-лесу избушку, стали там жить, по тропам звериным ходить, ловушки ставить, порядок в лесу поддерживать. Через короткий срок не было во всей земле сибирской более могущественного народа. Едут к ним отовсюду купцы-менялы, караваны от теплого моря из стран поднебесных, спешат царю зверей Соболю поклониться. Идет о нем слава по всей земле, и славят люди Соболя -- царя зверей. И пока правит он Сибирью, то будут жить счастливо люди самого прекрасного из сотворенного Богом на Земле края и повторять:
СО -- творил
БОг Лю -- бовЬ
и мы
ЕГО
дети.
ПРАВИЛА ДЛЯ ПОСЛОВ
После того как в Европе приняты решения, происходит отправление послов.
Пусть ом узнает, размеры государства и крепостей и пусть собирает сведения о драгоценностях, средствах к пропитанию, об охране и слабых сторонах. Места для расположения своих войск и войск врага, для сражения и отступления их, пусть он наблюдает.
Допущенный в чужую резиденцию пусть войдет в нее. Пусть произнесет царское послание, как оно ему сказано, даже если предвидит опасность для жизни. Пусть он замечает, есть ли в речи, лице, взгляде врага благожелательность к нему, уважение к его речам, сажают ли вблизи царя, оказывают ли ему почесть, считаются ли с его желаниями, проявляют ли доверие к нему.
Из древнего восточного манускрипта
ИЛЧЕЛЕК*
Кучум не верил никому... Так жили его отец и дед -- и все, кому суждено править миром. Он не верил своим женам, их многочисленным родичам с глазами голодной лисицы. Подрастет сын, родятся другие дети и ему придется делить меж ними все, что завоевано, свезено, увязано железной рукой его ханской воли. И делить надо будет так, чтобы сильному досталось по силе, а слабому -- по слабости. На выносливую лошадь и грузят больше, и везет она дольше. А слабого мерина держат до первого снега, чтобы снять шкуру и сварить в общем котле.
Уже несколько лет, трудных лет держал он свою ставку на ханском холме над своенравным Иртышом. Подрос первенец его, Алей, рожденный красавицей Самбулой, дочерью могущественного хана Ангиша. Малыш рос толстый и здоровый, со смуглой кожей и большими черными распахнутыми всему окружающему миру глазами. Он рано стал ползать, сбрасывая с себя пеленки, выползая из шатра под лучи хмурого сибирского солнца, норовя подобраться к костру, и плакал от боли, когда под маленькую ручонку попадал случайный уголек. Мамки с испугом бросались к малышу, дули на ожог, мазали маслом, боясь ханского гнева за недосмотр. Но Кучуму нравилось глядеть как его наследник познавал новый для него мир. Потому он и не попрекал за недогляд, а наоборот, смеясь, хлопал себя по коленям, наблюдая за малышом.
Он часто брал Алея в свой шатер и долго там оставался вдвоем с непоседливым, рвущимся из рук мальчиком, желающим узнать все сразу и обо всем.
Потом он выносил Алея из шатра, опускал на землю и тот, благодарно улыбнувшись большому и доброму существу, тут же улепетывал на четвереньках, смешно пришлепывая толстыми губами.
Кучум с грустной улыбкой смотрел вслед малышу и, оглаживая левой рукой мягкую бородку свою, в которой за прошедшую зиму появилось с десяток седых нитей, предвестниц зрелости и прошлых горестных испытаний. Он представлял сына скачущим среди воинских сотен, пригнувшегося к потертому седлу с зажатой и выброшенной вперед рукой навстречу ветру полоской стали. Ему не придется, подобно отцу, отвоевывать себе место под солнцем в этом мире и уходить с нанятыми на чужие деньги проходимцами в северные земли, не имея даже малой надежды на чью-то помощь и поддержку. Нет, он, хан земли Сибирской, направит его на запад вслед за движущимся по небу шаром солнца, по пути славных ханов Золотой Орды, чтобы вернуть утраченные некогда земли и пастбища.
Как перелетная птица летит от зимней стужи в теплые края, чтобы едва обозначатся забереги на северных озерах, вернуться обратно, так и степняк, подобно дикому гусю, уходит на зиму в неохватные человеческому взгляду степи, распрягает боевых коней до следующей весны. Коням и то нужен отдых, чтобы, вдыхая широкими ноздрями стылый воздух степей, почувствовать себя дикими существами, не подвластными человеческому окрику и не боящимися свиста ногайки; им нужно забыть запах крови, дым пожарищ, людской, жуткий рев во время сечи. И коням нужен отдых...
Кучум с полуприщуром, собрав вокруг глаз немногие пока морщинки, вдыхал приятный дымок костра, куда время от времени работники подбрасывали охапки полыни и иструхшей березы, отпугивая ненасытные полчища комаров, ищущих непрестанно свою жертву и днем, и ночью. Хан смотрел на первенца, а сам считал годы, которые отпущены ему для короткого роздыха, собирания и скапливания сил, сколачивания новых сотен.
Так, степной вольный жеребец не может оставаться долго на одном пастбище и, умяв сочную траву твердыми копытами, вдруг вскинув высоко вверх голову, призывно заржав, бросается, выставив вперед мощную грудь, в заросли тугой зеленой травы, больно хлещущей по бедрам. Вдавливая копытами землю, перекатывая мышцы под лоснящейся кожей от шеи к крупу, задрав голову, в бешеном галопе он прокладывает тропу для всего табуна, уводя его с вытоптанного куска земли на новый. И никто даже из опытных пастухов не может предсказать, когда вожак, уловив широкими ноздрями свежий ветер, кинется наперерез ему в голубеющее марево степи.
Только дай волю неуемному жеребцу и он уведет, утянет весь табун, безжалостно гоня и жеребых кобылиц, и малолеток, всего неделю сосущих матку. Они, выбиваясь из сил, тянутся вслед за табуном, вскидывая голову на тонкой еще не окрепшей шее вверх, жалобно зовут матерей и отстают, теряются меж диких трав и речных излучин, становясь легкой добычей волчьих стай.
Яростный жеребец в своем порыве безжалостен к слабому и лишь этим сохраняет свою породу, свою кровь, передавая семя самым выносливым кобылам и загоняя неистовой скачкой старых помногу раз ожеребившихся маток, бросая их, одиноких, посреди степи с бешено бьющимся сердцем и тоской в угасающем взоре.
Лишь иногда вожак останавливает свой бег, услышав призывное жалобное ржание молодой кобылицы, не желающей бросать сосунка-первогодка, заблудившегося меж высоких трав. Мать, зная, что погибнет вместе с жеребенком, отстань она от общей массы слитых как бы в одно целое летящих тел, не может противиться древнему голосу материнства, поворачивает к упавшему на землю малолетке, громко трубя и
