- Слушай, что бы я без тебя делала.
- Уж конечно ничего.
- И как же ты связалась с Рощиным? Он, как мне помнится, никого к своим делам не подпускает.
- Довольно просто. Встретились в коридоре, разговорились. Он даже сам у меня помощи кое в чем запросил.
- Чушь какая-то. Нет, конечно, я могу тебя представить в качестве обвинителя, все-таки ты с этого, как мне помнится и начинала...
- Вроде того. Я в конце концов, государственный служащий, юрист, как никак. Куда пошлют, туда и иду.
- Что там с Кипарисовым?
- Я еще с делом не разбиралась.
- А не мешало бы.
- Чего это на тебя нашло?
- Мне кое-что узнать надо. Ты не могла бы по старой дружбе сбегать и как бы между прочим узнать...
- Господи, - взмолилась Стеклова, - кто из нас без дела сидит? Я или ты?
- Тебе ближе. Да и с подсудимым ты тоже связана как-то, уж не знаю как.
- С его женой, если на то пошло. - Стеклова замолчала. - Ладно, сделаю, что смогу.
- Ну спасибо. С меня шоколадка.
- Завтра приеду прямо сюда.
- Отменно. Чета сегодня утром отвалила в Москву, предварительно поцапавшись от души. Так что полигон свободен.
- Чего у них там.
- Вопрос в безделушках, подарке Юрия, которые его половина где-то умудрилась посеять. И запрягла мужа их поискать, перевернув вверх дном столицу нашей Родины.
- Замечательно.
Лена повесила трубку, а я отправилась на боковую с чувством выполненного долга.
На следующее утро, если половину второго можно еще считать утром, прибыла Стеклова со столь необходимым для меня материалом. Я тотчас же решительно набросилась на документы прямо на пороге дома. Только вмешательство Евгении Петровны помогло Лене пробраться в комнату. Там старушка отвела нам обеденный стол, дабы не мешать входу и выходу через дверь.
Сперва я принялась за негативы и слайды. Поскольку диапроектор все же нашелся, я смогла лицезреть довольно интимные снимки в полном комфорте. Часть фотоматериалов посвящалась Лайме и Гермашевскому, стоящих, сидящих и лежащих в разнообразнейших позах друг с другом. Не дать не взять - милая семейная компания на прогулке. Впрочем, большинству негативов было как минимум по десять лет, хотя встречались и сравнительно недавние, двух трехлетней давности. Временами встречался господин солидной наружности обыкновенно в деловом костюме или плавках, по всей видимости - муж Надежды. Особенно на последних слайдах стал встречаться Кипарисов в компании любовницы и еще нескольких девушек, очевидно, приятельниц Лайме. Остальная часть фотографий, где-то процентов тридцать, посвящалась исключительно Надежде.
- Хорошо, что ты подъехала сюда, - сказала я, выключая диапроектор, отчего шума в комнате стало на порядок меньше, - а, скажем, не к Гале. Мне известно, что у нее нет такого аппарата.
- Вопрос, почему бы я туда поехала тебя не смущает? поинтересовалась она.
- А вдруг супружеская пара не выезжала бы никуда. Тогда пришлось нам сидеть у Гали и рассматривать в лупу негативы. Очень милое занятие.
- У нее тоже могли бы быть какие-то срочные дела, - отрезюмировала Стеклова.
- Ну пока что фиг с ней, - беспечно сказала я, обращаясь к письмам. Их можно было условно разделить на три категории: адресованные Надежде от Кипарисова, Гермашевского и бывшего мужа. Первая пачка была наиболее ощутимой. Но и наименее интересной. Кипарисов писал сплошную беллетристику, как справедливо заметила Стеклова, частично уже ознакомленная с содержанием большинства из них.
Стиль Гермашевского отличался краткостью и сухостью; он обыкновенно не затрачивал на письма и страницы машинописного формата. Никакого намека на братские чувства. Разве что на праздники. Роберт Лайме писал нечто подобное, но уделял этому гораздо большие объемы. Последние его письма касались по большей части предстоящему разделу имущества между супругами. В частности давались рекомендации, как распорядиться федеральными облигациями, акциями крупных нефтедобывающих компаний, куда лучше вложить деньги, и как распорядиться недвижимостью - квартирой в Самаре.
После внимательного ознакомления с этой частью архива, я перешла к дневнику. Решив начать его с конца, я только выиграла. Во-первых, как и следовало ожидать, самое интересное Надежда приберегла напоследок. Судя по его непрезентабельному виду, Лайме таскала дневник с собой повсюду, что, правда, не мешало ей забывать о его существовании на недели. Тем не менее, я смогла узнать много пикантных подробностей разрыва с мужем, ссоры с братом и Стекловой, а так же самое интересное - причины скорого исчезновения наследственного состояния. Впрочем, они банальны неумеренная страсть к азартным играм и желание жить на широкую ногу без поступления новых средств.
Что же касается самоубийства, то мне представлялся очевидным несколько другое. Зная более или менее женскую натуру (в конце концов, сама-то я кто?), я могла бы привести следователям из Самары контр довод: женщина, пишущая такие вещи в дневнике, вряд ли сможет осуществить их на деле. Ведь в него она выплескивает все самое наболевшее, рассчитанное только на себя; чтобы избавиться, таким образом, от груза переживаний. В минуты стресса такого рода общение со своею душой чудесным образом помогает. Чувство, выливаясь на страницы дневника, тем самым выплескивается и из сердца, очищая его, а что может быть лучше...
Впрочем, я отвлеклась. Последним из объемистого конверта я извлекла нотариально заверенную копию завещания. Оно предоставляло довольно значительные капиталы Гермашевскому, правда, в ценных бумагах уже несуществующих компаний. Что-то из оставшегося состояния, пока еще имеющего под собой реальную почву, отходило бывшему мужу и его новой подруге. По-моему, не более чем знак признательности к этому человеку. Часть домашней утвари доставалось какому-то Ковалеву Сергею Алексеевичу из Нижнего. Кем был этот человек и какую роль сыграл он в жизни Надежды - я не знала и теперь узнать не представлялось возможным. Да и стоит ли?
Но главная насмешка в завещании доставалась на долю Кипарисова. Ему отходило все из совместно нажитого имущества. Но, как известно, Надежда так и не осуществила свои планы относительно этого человека. Скорее всего, она и не хотела показывать ему написанное, боясь, что предстоящий брак будет по расчету. Однако не произошло даже этого. Кипарисов как-то быстро охладел к ней, завещание переписать она не успела, или не хотела, понадеясь на благоприятный исход.
- Занятная история, - Лена вопросительно посмотрела на копию завещания. - Конечно, Гермашевского по-своему жаль. Не повезло ему с родственниками. Интересно, что он скажет, когда узнает о своем богатом наследстве?
- Очевидно, довольно скоро... Впрочем, скорее всего, он уже узнал обо всем. Только вчера, - я неожиданно вспомнила трагическое состояние Юрия вчерашним вечером. Теперь становилось понятно, зачем же он отправился так поспешно в Москву, и почему психовал перед этим.
- С чего ты взяла? - спросила Стеклова, глядя на меня в упор.
Я рассказала обо всем, чему была невольной свидетельницей последние сутки. Лена сопоставила факты, сперва про себя, затем и вслух.
- Да, как ни странно, но на сей раз в своих предположениях ты не ошиблась.
Я только усмехнулась про себя. Потом вспомнила письмо из Самары и поинтересовалась:
- Кстати, а что там с Петровкой? Тебе не кажется, что они слишком быстро во всем разобрались?
- Это их дело, - отреагировала Стеклова. - Мне, откровенно говоря, лень забивать подобными вещами себе голову. И тебе не советую. У тебя и так занятие на отпуск нашлось.
- Это точно.
- Как думаешь, успеешь закончить возню до конца отпуска?
- Понятия не имею. Сама видишь, как разворачивается дело. Я о таком и предположить не могла.
