иначе пришлось бы рассказывать о расстрелах заложников, о депортации семей повстанцев, о сожженных деревнях. Зато в другом месте жуковских мемуаров мы находим настоящий панегирик тому, кто приказал травить ядовитыми газами беззащитное тамбовское население: 'В М.Н. Тухачевском чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии'. Видно, Жуков ощущал какое-то духовное родство с Тухачевским, родство не только в приверженности армейской дисциплине, но и в стремлении всегда добиваться выполнения поставленной задачи, не останавливаясь перед самыми жестокими мерами. Хотя, конечно, тогда на Тамбовщине Георгий Константинович не мог знать, что ему суждено будет сыграть во Второй мировой ту роль, для которой первоначально предназначался Тухачевский.
В 'Воспоминаниях и размышлениях' о последних операциях по подавлению тамбовского восстания говорится буквально одним предложением. 'В конце лета 1921 года проводилась окончательная ликвидация мелких банд, разбежавшихся по Тамбовщине'. Далее Жуков рассказывает, как с эскадроном гонялся за 'бандой' некоего Зверева численностью в 150 сабель, атаковал ее и разгромил, но атаману с несколькими соратниками все-таки удалось скрыться. Конечно, в подцензурной рукописи Жуков в любом случае не мог нарисовать правдивой картины, как именно ликвидировали 'мелкие банды' и сколько при этом пострадало заложников из 'бандитских' семей.
Но, может быть, в конце жизни познавший горечь опалы маршал раскаивался в том, что творил в 21-м году в нищей Тамбовской губернии, доведенной продразверсткой до последней крайности. К сожалению, следов подобного раскаянья нет ни в мемуарах, ни в письмах, ни в воспоминаниях тех, кто близко знал Жукова, даже если воспоминания появились на свет в те годы, когда антоновщина уже не рассматривалась как 'эсеро-кулацкий мятеж'. Скорее всего, Георгий Константинович и на смертном одре был убежден, что действовал правильно, уничтожая если не 'бандитов', то их 'пособников', и нисколько не задумывался над тем, что к 'пособникам' можно было отнести едва ли не всех крестьян Тамбовской губернии.
Так или иначе, но получилось, что свой основной боевой опыт Жуков приобрел при подавлении крестьянских восстаний. В Первой мировой войне он пробыл на фронте чуть больше месяца. В гражданской войне против регулярных белых армий сражался не более трех месяцев. А против повстанцев Колесникова и Антонова воевал почти год, причем, уже занимая довольно значительную должность командовал эскадроном. И своей первой советской награды был удостоен за войну против восставших крестьян, которая с большой войной будущего ничего общего не имела. Ведь сам Жуков признавал, что 'у антоновцев не хватало ни средней, ни тем более тяжелой артиллерии, не хватало снарядов, бывали перебои с патронами, и они стремились не принимать больших боев'. Было ясно, что воина с любой из европейских или азиатских держав будет совсем иной.
Мирные будни: от командира эскадрона до заместителя командующего округом
До декабря 1922 года на Западном фронте Жуков продолжал командовать эскадроном 1-го кавалерийского полка 14-й кавалерийской бригады, а затем перешел на ту же должность во 2-й эскадрон 38-го кавалерийского полка 7 -й Самарской кавалерийской дивизии, располагавшейся в районе Минска. В марте 1923 года его повысили до помощника командира 40-го кавполка той же дивизии. Это произошло после того, как эскадрон по боевой и строевой подготовке занял первое место. Командующий войсками Западного фронта Тухачевский издал приказ, где Жукову объявлялась благодарность. Старшина жуковского эскадрона Александр Кроник вспоминал: 'Раз в неделю комэск проводил строевые занятия с младшими командирами. Расставлял на плацу семь-восемь станков с воткнутой лозой, на самом высоком станке - горку из мокрой глины. Выстраивал нас в одну шеренгу. На левом фланге пристраивал трубача, ковочного кузнеца, ветеринарного фельдшера и лекарского помощника - лекпома, которого бойцы звали 'лепком', и при этом приговаривал: 'Раз шашку носишь - умей владеть ею!' Быстро напоминал на словах, в чем суть упражнения, потом говорил: 'Делай, как я!' - и в галоп. Промчится - все цели поражены! 'Вот так рубит!' - покачивали головами сверхсрочники, среди которых были отменные рубаки. А комэск подъедет к нам и скомандует: 'Справа по одному на открытую дистанцию на рубку лозы галопом марш!'...
И так же отменно владел он приемами штыкового боя. Винтовка в его руках казалась легонькой, как перо. Преодолевал он проволочные заграждения с удивительной легкостью и быстротой; удары прикладом и уколы штыком наносил неожиданные, сильные и меткие'.
Кроник также рассказал об одном интересном случае:
'С новым пополнением пришел в эскадрон тихий, неказистый крестьянский парнишка. Забитый, испуганный, он был самым плохим бойцом я эскадроне. Ничего у него не получалось, даже собственного коня он побаивался, а конь, завидев своего седока, скалил зубы и не подпускал бойца к себе. Комэск знал всех бойцов эскадрона, в особенности слабых. Как-то, имея в виду незадачливого молодого красноармейца, комэск сказал: 'Его, старшина, надо по-суворовски учить'.
'Как это 'по-суворовски'?' - думал я, не совсем себе представляя, как можно вообще научить этого парня, который весь словно состоял из каких-то страхов и опасений...
Комэск пояснил: 'Суворов говорил: боится солдат ночью вдвоем в караул идти - пошли его одного! Надо человека наедине с собственным страхом оставить, тогда он страх преодолеет'. И добавил: 'Метод суровый, но так личность воспитывается'.
Вскоре я увидел, что командир завел с этим пареньком разговор. Жуков редко делал то, что, как он считал, должны были делать младшие командиры. Он постоянно бывал в кругу бойцов, знал все, что происходит в эскадроне, но действовал чаще всего через своих помощников. Заметив комэска рядом с бойцом, я подошел поближе и услышал спокойный голос командира: 'Коня не бойся. Боевой конь - твой первый друг. Без коня никакой ты не боец... Что надо сделать, чтобы конь тебя любил? Относиться к нему с доверием, а не со страхом. И с лаской - конь ласку любит. Дай ему хлеба, иногда сахарку...'.
Легко сказать - сахарку! На каждого бойца в день выдавалось по два или три маленьких кусочка сахару... Где он этот сахар возьмет? Да и с хлебом в те времена не густо было...
А комэск, будто прочитав мои мысли, отвел меня в сторону и негромко сказал: 'Старшина, скажи каптеру, пусть даст этому бойцу немного сахара'. Достал я сахар... И еще раза два видел я, как о чем-то разговаривал комэск с этим красноармейцем - так, вроде бы невзначай, подойдет, несколько слов скажет, а парнишка после этого даже как будто выше ростом становился, плечи распрямлял... Вот тебе, думал я, и суровая суворовская школа! И не так уж много времени прошло - парня словно подменили: хороший стал боец, ловкий, старательный'.
Здесь мы найдем многие черты мифа: добрый волшебник Жуков делает из гадкого утенка прекрасного лебедя. Однако некоторые реалистические детали, вроде лишней порции сахара, что выдавали бойцу для коня, говорят: так могло быть. Наверное, в начале своей военной карьеры Георгий Константинович действительно находил человечный подход к своим подчиненным, являлся заботливым воспитателем. И старшина Коник свидетельствует, что Жуков тогда 'люто ненавидел любое проявление пренебрежительного отношения к младшим чинам. Издевательств над людьми не терпел и был чрезвычайно суров с теми, кто был в этом повинен. Во многом благодаря комэску, в эскадроне сложились прекрасные отношения товарищества между бойцами и командирами. И это способствовало укреплению разумной дисциплины и исполнительности. У нас был дружный эскадрон, хотя комэск был строг'.
В июле 1923 года Жуков стал командиром 39-го кавполка (комиссарил в полку его давний друг Янин). Осенью того же года за успешные действия на окружных учениях в районе Орши его полк и дивизия в целом удостоились еще одной похвалы Тухачевского - 'за форсированный марш-бросок и за стремительную атаку', инициатором которой стал Жуков. После учений вернулись в Минск. Там получилось так, что отведенные 39-му кавполку казармы оказались заняты частями 4-й стрелковой дивизии, не успевшей еще передислоцироваться в Слуцк. Пришлось временно разместиться на частных квартирах. А тут начались дожди, но конюшен не было. 7-я Самарская дивизия могла остаться без лошадей. Пришлось, подобно героям романа Николая Островского 'Как закалялась сталь', день и ночь не покладая рук трудиться над возведением конюшен, ремонтом казарм и складов. 'Собрали коммунистов, - рассказывал Жуков, - а затем и весь полк, разъяснили создавшееся положение. Вспоминая те далекие и нелегкие годы, хочется отметить, что люди были готовы на любое самопожертвование, на любые лишения во имя лучшего будущего. Конечно, были и отдельные нытики, но их сразу же ставила на место красноармейская общественность. Какая это большая сила - здоровый армейский коллектив! Там, где действует энергичный общественный актив, там всегда будет настоящая коллективная дружба. А в ней залог творческого энтузиазма и успехов в боевой готовности части.
В конце ноября, когда уже выпал снег, нам удалось перебраться в казармы, а лошадей разместить в конюшнях. Конечно, предстояло провести еще большую работу по благоустройству, но главное уже было сделано'.
Давно замечено, что необходимость в героизме возникает как следствие предшествующего разгильдяйства. Что, спрашивается, мешало заранее позаботиться о конюшнях и казармах, если гражданская война уже кончилась, а армия не только не увеличивалась, но стремительно сокращалась - с 5,5 миллиона человек в 1920 году до 562 тысяч человек в 1924 году. Похоже, Жуков, как и миллионы рабочих и крестьян, тогда искренне верил, что светлое будущее не за горами, а претерпевший
