маршала и от обстановки, в которой он подписывал документ. Но, разумеется, я не специалист-графолог и не могу (и не хочу!) опровергать его заключение. И поэтому прошу читателей и родственников маршала понять, что это письмо опубликовано без злого умысла, а мое безграничное уважение и любовь к Георгию Константиновичу, надеюсь, видны и понятны всем из каждой страницы моего повествования'. И в заключение бывший фронтовой разведчик. Герой Советского Союза призвал компетентные инстанции 'разобраться' с теми, кто хотел опорочить светлое жуковское имя: 'Что касается фальшивки, я надеюсь, правоохранительные органы расследуют и установят, кто хотел скомпрометировать маршала Жукова этим письмом'.
- Вот ведь какая психология у советского человека! Если документ подтверждает сложившееся у него отношение к тому или иному историческому герою, то его проверять, а тем более опровергать не стоит. Если же документ неудобен для сложившегося в сознании мифологического образа, то его проще всего объявить фальшивкой.
К сожалению, выводы эксперта отнюдь не проясняют, а только еще больше запутывают вопрос о том, кто же был автором доноса на Егорова. Ведь любой более или менее опытный криминалист знает, что экспертиза по одной только подписи не имеет доказательной силы в судебном процессе. Слишком небольшой материал оказывается тогда в распоряжении эксперта. Написание отдельных букв автографа может значительно меняться в зависимости от настроения того, кто подписывает документ: здоров ли он или хворает, волнуется или спокоен. Об этом можно прочитать в любом учебнике криминалистики. Автор доноса наверняка волновался, когда сочинял его, и его подпись, поэтому, могла значительно отличаться от обычной. Что кому-нибудь в 38-м году могло прийти в голову подделывать подпись Георгия Константиновича под такого рода документом, не поверит ни один здравомыслящий человек. В тех условиях донос на Егорова был не компрометирующим документом, а свидетельством благонадежности и заявкой на карьерный рост. Слова из текста экспертизы о том, что подпись на документе выполнена 'с подражанием подлинным подписям Жукова Г.К.', как раз способны только укрепить подозрения, что автором доноса был Георгий Константинович.
И совершенно непонятно, почему эксперт все время повторяет, что подпись выполнена 'от имени Жукова Г.К.'. В автографе ведь читается только 'Жуков', а в его машинописной расшифровке - 'Г. Жуков'. Второго инициала 'К.' нигде нет, равно как нет и указания на должность автора доноса. Вот если бы было написано: 'Г. Жуков, командир 3-го кавалерийского корпуса', все было бы ясно и никаких сомнений не возникало бы. А так перед экспертом лежит документ, подписанный неким Г. Жуковым, судя по упоминанию И.В. Тюленева, кавалеристом, но совсем не обязательно - Георгием Константиновичем Жуковым. И утверждать, будто донос выполнен 'от имени' моего героя, строго говоря, эксперту не следовало.
Насчет же 'прямоты и честности' маршала... Думаю, что из предшествовавшего разбора части 'Воспоминаний и размышлений' читатели уже поняли: Георгий Константинович в своих мемуарах чаще отклонялся от истины, чем следовал ей. Впрочем, авторы многих других мемуаров немногим правдивей. Но на том же пленуме, когда громили Маленкова, Кагановича и других оппозиционеров, Жукову пришлось оглашать расстрельные списки, подписанные членами 'антипартийной группы'. Тут, по словам присутствовавшего на пленуме Константина Симонова, один из оппозиционеров прервал Георгия Константиновича и заявил, что 'время было такое, когда приходилось подписывать некоторые документы, хотел ты этого или нет. И сам Жуков хорошо знает это. И если порыться в документах того времени, то, наверное, можно найти среди них такие, на которых стоит и подпись Жукова. Жуков резко повернулся и ответил: 'Нет, не найдете. Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете'. Конечно, Георгий Константинович прекрасно знал, что рыться в архивах опальным Кагановичу, Молотову и их соратникам никто не позволит. Неужели маршал и на этот раз солгал?
Я попытаюсь установить автора документа не с помощью графологической экспертизы, результаты которой в данном случае не могут служить доказательством. Я попробую проанализировать факты биографии Георгия Константиновича Жукова и сравнить их с тем, что сообщает о себе автор письма.
Доносчик в ноябре 1917 года был делегатом съезда 1-й армии Северного фронта в Штокмазгофе. Этот съезд открылся 30 октября 1917 года в Альтшваненбурге, частью которого была мыза Штокмазгоф. А. И. Егоров был там делегатом от 33-й дивизии. Съезд закончился 6 ноября. Жуков же, как мы помним, был младшим унтер-офицером в 6-м маршевом эскадроне 5-го запасного полка Юго-Западного фронта. Располагался этот полк в районе Балаклеи, больше чем за тысячу километров от лифляндского Штокмазгофа. И в автобиографии 1938 года Георгий Константинович отмечал, что во время 'октябрьского переворота' вместе с эскадроном был на станции Савинцы Северо-Донецкой железной дороги в Харьковской губернии. Допустим, что Жуков придумал, как позднее ему приходилось несколько недель в районе Балаклеи укрываться от проукраински настроенных офицеров, желавших отомстить председателю эскадронного комитета за срыв 'украинизации' эскадрона. Примем предположение, будто Георгий Константинович покинул эскадрон буквально сразу же, как только стало известно о захвате большевиками власти в Петрограде, скажем, 26-го или 27-го числа. Все равно ему бы катастрофически не хватило времени, чтобы попасть в Штокмазгоф к началу съезда. Ведь не на аэроплане же он летел? Да и с чего бы вдруг унтер-офицера Жукова понесло бы в Лифляндию, и кто бы его в 1-й армии в одночасье избрал на армейский съезд? К тому же в автобиографии 38-го года Георгий Константинович пунктуально указал, что был председателем эскадронного комитета и членом полкового совета, но ничего не сказал насчет своего участия в армейском съезде. Зачем ему было таить столь лестный для себя факт?
Обратил я внимание и на дату поступления доноса на Егорова в канцелярию наркома - 26 января 1938 года. В самом тексте письма никаких дат нет, а говорится только, что последний раз с Тюленевым автор разговаривал 'сегодня' Значит, письмо к наркому должно было поступить в тот же день, когда было написано, и передал его, скорее всего, сам доносчик. Следовательно, 26 января 1938 года командир по фамилии Жуков должен был находиться в Москве. Напомню, что 28 января того же года партсобрание вкатило Георгию Константиновичу выговор. Кто бы стал за два дня до этого посылать комкора в Москву?
Полагаю, у читателей уже исчезли последние сомнения, что Жуков ни с какого боку не причастен к доносу на Егорова и сам этот донос в глаза не видел. Но кто же был автором рокового для Александра Ильича письма? В ответе на этот вопрос нам помогут 'Воспоминания и размышления'. Рассказывая о своей службе в 1919 году в 4-м кавполку 1-й Московской кавалерийской дивизии, Георгий Константинович целую страницу посвятил встрече со своим однофамильцем: '...Я познакомился с комиссаром дивизии, моим однофамильцем, Жуковым Георгием Васильевичем. Это произошло при следующих обстоятельствах. Однажды ранним утром, проходя мимо открытого манежа, я увидел, что кто-то 'выезжает' лошадь. Подошел ближе, вижу, сам комиссар дивизии. Зная толк в езде и выездке, захотел посмотреть, как это делает комиссар.
Не обращая на меня внимания, комиссар весь в поту отрабатывал подъем коня в галоп с левой ноги. Но как ни старался, конь все время давал сбой и вместо левой периодически выбрасывал правую ногу. Я не удержался и крикнул:
- Укороти левый повод!
Комиссар, ничего не говоря, перевел коня на шаг, подъехал ко мне и, соскочив, сказал:
- А ну-ка, попробуй.
Мне ничего не оставалось делать, как подогнать стремена и сесть в седло. Пройдя несколько кругов, чтобы познакомиться с конем, я подобрал его и поднял в галоп с левой ноги. Прошел круг - хорошо. Прошел другой - хорошо. Перевел с правой - тоже хорошо. Перевел с левой - идет без сбоя.
- Надо вести лошадь крепче в шенкелях, - наставительно заметил я.
Комиссар рассмеялся:
- Ты сколько лет сидишь на коне?
- Четыре года. А что?
- Так, ничего. Сидишь неплохо.
Разговорились. Комиссар спросил, где я начал службу, где воевал, когда прибыл в дивизию, когда вступил в партию. О себе он рассказал, что служит в кавалерии уже десять лет. Член партии с 1917 года. Привел в Красную Армию значительную часть кавалерийского полка из старой армии. По всему было видно, что это настоящий комиссар... С комиссаром Г.В. Жуковым я встречался потом не раз, мы беседовали с ним о положении на фронтах и в стране. Однажды он предложил мне перейти на политработу. Я поблагодарил, но сказал, что склонен больше к строевой. Тогда он порекомендовал поехать учиться на курсы красных командиров. Я охотно согласился. Однако осуществить это не удалось'.
Здесь бросается в глаза сразу несколько деталей, делающих Георгия Васильевича весьма реальным кандидатом на авторство антиегоровского доноса. Раз он вступил в партию в 1917 году и прямо из старой армии в Красную привел большую часть кавполка, то в январе 38-го, как и доносчик, должен был состоять в рядах ВКП(б) и РККА 20 полных лет. Стаж же Георгия Константиновича был меньше. К началу 1938 года в партии будущий маршал состоял 18 лет и 10 месяцев, а в Красной Армии - 19 лет и 4 месяца. Можно предположить, что Г.В. Жуков был председателем полкового комитета. В этом качестве он действительно мог привести к большевикам большинство однополчан и стать делегатом армейского съезда.
Георгий Васильевич был значительно старше Георгия Константиновича - он родился в 1882 году. Последуй будущий маршал совету старшего товарища, выбери карьеру политработника - и не только не
