испытав – никогда не забудешь единой силы войска, спешащего к схватке!
По сигналу труб и рогов разом остановились наши летящие клинья. Абры-враги так спешат, что все больше и больше растягивают свои бестолковые ряды. Лорки, заражаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.
Остановившись, воины наших полков взялись за луки. Люди, одинаково обученные, били без промедления, но с прицелом и не спеша. Арланы с детства не расставались с луком. Стрелять умели. Да и трудно было не попасть в такую громадную массу живых тел.
Словно туча взлетела, затмив дневной свет. Почти сотня тысяч стрел. И еще. И еще…
Абры словно на полном скаку вломились в густой лес, только останавливали их не хлещущие ветви, не стволы, об которые, ударившись, придешь в себя, дай Бог, а стрелы с жестким железом, с пером дикого гуся на конце. Не в лес вломились абры, перед ними чистое поле, однако же лорки запинались, падали сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.
Я скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.
Я выбрался из строя и сумел проскакать несколько десятков метров в сторону, чтобы лучше видеть начавшийся разгром войска, которому не дали и уже не дадут возможности вступить в бой.
За мной, как приклеенные лучшим клеем – из почитания и преданности, – скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая мне наблюдать, они стали у меня за спиной.
Наш полк абров, выпустив стрел сколько кто успел, быстро потек к дружине воеводы Ставра.
Битые с двух сторон враги, вольно или невольно, брали либо правый, либо левый повод, чтобы уйти в глубь строя, укрыться за товарищами. И погоняли, погоняли лорков, желая уже не сражаться, а просто уйти, убежать через пустое пространство вперед. В тесноте лорки, не видя, спотыкались' об убитых и падали, калеча всадников и ломая себе кости.
Оба полка – объединенный людей и абров-союзников, а другой – арланов – с двух сторон преследовали уже смешавшихся, захлебнувшихся в бесцельности смертельного бегства абров.
Еще расстреливали рассыпавшихся врагов, еще гонялись за убегавшими. Их было еще так много, что возникала угроза спутать с нашими абрами-союзниками.
Рог Ставра дал сигнал об окончании бойни. Шарахавшихся, потерявших волю и всякое желание воевать абров сгоняли в общую, еще гигантскую толпу. Недогадливых секли на месте, абры поумнее бросали оружие, волна сдачи прокатилась по равнине ни на что не похожим звоном.
Свои абры громко приказывали спешиться и тут же отгоняли утиноклювых, уже остывающих после скачки лорков.
Потом приказывали снять доспехи и бросить, где стояли, а затем огромное многотысячное, тяжело хлопавшее крокодильими челюстями стадо перегнали на чистое место, где оставили под охраной до утра. Остыв, солнце свалилось за горы. В сумраке раненые кричали, как всегда кричат на полях битвы, от боли и от отчаяния.
34
ПЕРВЫЙ КНЕХТ
Едва поднялось солнце, Ставр приказал Арсуну послать на поле боя несколько сотен абров- гасильщиков. Тяжелораненых, не умерших за ночь, милосердно добивали мечом или длинной дубиной. Раненным неопасно для жизни оказывали первую помощь. Потом из числа пленных отобрали добровольцев, и дело пошло быстрее: к полудню порядок был наведен.
Утром я решил посмотреть пленных абров. Передо мной шарахались, как бараны, в стадной судороге страха. Раненые перевязывались обрывками рубах. Другие бессмысленно глядели на кровь, сочащуюся из пореза стрелой или мечом. Я подумал, что за несколько недель успел привыкнуть и к этим желтым глазам с вертикальным зрачком и даже могу уже видеть в них мысль. И к зеленым мордам привык, как и к чешуе.
За мной неотступно следовала охранная сотня орланов. К этому я тоже привык, надо признать…
Среди абров было много полуголых. Рубцы от ударов железа, непросекшего доспеха, толсто вздувались на мелкочешуйчатой груди и спине.
Впервые получив власть, абры, не успев сжиться с ней, воспылали воинственностью; внезапно разбуженные и сразу брошенные на край существования между смертью и рабством, абры сделались слабее, пугливее детей.
Я видел – там и там, – группками наши абры агитировали, приводили в чувство плененных врагов. Это по приказу Ставра с утра побеспокоился Арсун. Нам не нужны пленные. Мы не знали, что делать с таким количеством пленных. Могли бы и отпустить, но это отдавало бы абсурдом; кроме того, опасались, что бывшие пленные, возвратясь по домам, быстро станут вновь нашими врагами.
– Где командиры? Где? – спрашивал я всех подряд. Меня не понимали.
Кто-то тихо выл. Иные лежали или сидели, охватив голову руками, переживая час неведомого ранее ужаса. Прошедшее до сих пор не осознано, надежда уже потеряна. Беде как бы не доверяют, как не сразу мирится со случившимся тот, кто потерял близкого.
Я вдруг услышал слова страстной молитвы;
– Бог-Отец величайший, помоги мне, как всегда помогал! Бог-Отец, создатель наш, смилуйся над перворожденными! Не дай нижайшим восторжествовать.
Это было что-то новенькое. Мое поднаторевшее здесь ухо уловило незнакомый термин – перворожденный. Кто-то из знакомых либо из ересиархов молился по-своему.
– Помоги мне, владыка неба и земли! Верую, верую, верую!
Молившийся замолчал при моем приближении. Кто-то закутавшийся с головой в пурпурный плащ сидел среди потерянных абров рядом с еще одним, таким же укутанным. Второй был в синей хламиде и молчал. Я нагнулся и ударил красного плетью. Он вздрогнул, но остался сидеть в том же положении. Я ударил сильнее – с тем же результатом. Сунув плеть за голенище, я вознамерился сорвать плащ, как вдруг заметил, что
