экспедиции. А начальник китаец. Профессор. Говорят ему лет сто. Из европейских языков свободно владеет французским. Гришка этот язык не знает - английскую школу закончил. Так что, извините, не договорятся ... Поплачет девочка без весточек в одиночестве и остынет.'
Такие вот мысли бродили в голове тридцатилетнего холостяка, возглавлявшего российскую команду в международной археологической экспедиции.
Он повернулся в ту сторону, где стояли младший брат и его подруга. Взглянул и новые мысли овладели Александром Петровичем, молодым талантливым ученым, холостым покорителем женских сердец, считавшим любовь забавой и не боявшимся разлук.
Африка. Тунис. Пустыня. Фараон. Египетский. Отвоевал оазис и решил город построить, давно. Строил, стоил, а потом надумал развлечься, в пустыню на верблюде прокатиться, километров на двести. И зачем понесло? Тоже турист нашелся. Сидел бы возле стройки, а то помер в результате посреди пустынной дороги.. Там и схоронили вместе с любимым верблюдом. Еще кое-что, конечно, с собой дали, не с пустыми же руками в загробный мир отправлять!. Три тысячи лет лежал спокойно, никому не мешал, а тут вдруг вспомнила о нем мировая общественность. Набежали всякие, во главе с китайцем...
И теперь из-за этого фараона - туриста девочка в Москве остается одна - одинешенька.
Приблизительно такие мысли пришли ученому в голову.
'Вот она где настоящая связь времен и поколений
Нет уж, пусть Гришка мотается на телефон. Десять км туда, десять обратно после двенадцати часов махания лопатой под палящим солнцем... Выдюжит? Ну, это его личное дело. Я, по крайней мере, мешать не буду.' так, закончил он свои размышления, увидев, как Ника сжалась у Гришки под рукой.
Была она похожа на обиженного птенца, которого вот сейчас, как только объявят посадку, отринет от себя бритая наголо, с маленьким ежиком вновь отрастающих волос, длинноногая птица с пришитым ухом.
И такая тоска была в глазах и этого птенца и этой птицы, что одинокий холостяк Александр Петрович отвел от них взгляд и столкнулся с двумя парами других глаз, смотревшими на него с одинаковым обожанием и преданностью. Девушки Ани..., но это уже совсем другая история.
Тем более, что объявили посадку.
...
Господи, ну разве можно не поцеловаться на прощанье? Что глупости-то спрашивать! Ведь живые же люди и совершенно неважно кому сколько лет.
...
Когда куртки, бейсболки, рюкзаки и ящики исчезли в таможенном коридоре, Ника, постояв у холодной колонны минут десять и, постепенно, придя в себя, медленно поплелась к цветочному киоску. Купила две розы, попросила завернуть их поотдельности, нашла свободное кресло в той части зала откуда должна была происходить посадка на Цюрих, села и отключилась, пытаясь сосредоточиться только на том ощущении, которое хранили губы.
В запасе у неё было целых полтора часа.
О чем она думала? Да, ни о чем. Сказано же: отключилась. Понятно? Нет? Ничем не могу помочь.
...
Вон она, вон она наша Ниночка! Лена, не спеши, иди медленно! Коля, почему ты не смотришь за женой, пол скользкий. Митя, стой здесь, не мечись. Рая, держи папу за руку. Ирочка, сбегайте, приведите Ниночку, она видимо раньше приехала и уснула в ожидании. Какая чудесная девочка.
Римма Борисовна огласила своим командирским голосом Шереметьево - 2.
Ника вскочила, сбросила с себя пелену воспоминаний и пошла навстречу Ирочке Геллер - Кантарович. Красивая женщина обняла её, взяла протянутую розу и вдруг неожиданно спросила:
Ты меня осуждаешь?
Нет, - твердо ответила Ника, прекрасно понимая, что та имеет в виду. Вы все сделали правильно. Им обоим так лучше. А вы, вы, - Ника запнулась, вы святая, - нашла она нужное слово и протянула листочек, - Вот мой телефон и адрес в Интернет. Пишите мне.
Ира поцеловала её, взяла листок и они двинулись в сторону остальных.
Ну, здравствуй серый ангел, - приветствовал провожающую музыкант, держа за ручку свою слепую приемную дочь. - Как ты думаешь, что бы по этому поводу сказал Эйнштейн?
- Он был бы доволен, - откликнулась Ника.
Из дневника Ники Вяльцевой.
12 декабря
О грустном. Разлука это ужасно. Я никогда раньше не тосковала. Разные понятия: ты просто одна, или ты без кого-то. Ужас, никому не желаю.
О радостном. Сегодня Гриша звонил пятый раз. Всего несколько секунд время жутко дорогое. Он мне:' Это я!' А я в ответ:' А это я!' Он: 'Капаю и скучаю', я:' Скучаю и жду' и пипипипи...
20 декабря.
О грустном. Звонков нет с двенадцатого числа. Я думала, что что-то случилось, но Жанночка меня утешилаа - велела смотреть на Гришину бабушку. Старушка вполне спокойна.
Тогда я стала думать, что он меня просто забыл и от этого мне очень плохо. Я плачу, настроение отвратительное. День рождения справлять не буду. Общаться не с кем не могу, на всех ору. Проще всего мне с Костей. Он очень переживает из-за Зои. Где она лежит толком никто не знает. Думаю это какая- нибудь психушка. Прочла в энциклопедии, что делирий это острое временное слабоумие. Ну, это вроде как у напившегося водки человека - не навсегда, протрезвеет - пройдет. Написано, что лечить можно, правда долго, несколько месяцев. Мне кажется Костя Зою за это время забудет. Ну, не то, что совсем забудет, а любить перестанет. Он, конечно, парень хороший, но такие долго одни не остаются. Его точно скоро кто- нибудь выберет.
О других. Туров чуть не пришиб Зяблова. Дело было так.
Зяблов стал приставать к Лушиной. Сначала по мелочам, а тут перед географией совсем озверел. У нас теперь новая учительница, старенькая, подруга Гришиной бабушки. Временно. Короче пришли мы к этой временной бабусе на урок, а её вызвали куда-то. Мы расселись, базарим, вдруг этот урод, Зяблов, на весь класс как крикнет:
Лушина, а я вот тут по телику передачу смотрел про детдом! Говорят из выпускниц этих ваших домов больно много путан получается, ночных бабочек, шлюх в общем. Так, ты ж наверное в курсе, просвети.
И заржал.
Лера дернулась, покраснела и лицом на руки на парту упала. Плечи задрожали. Ленка Ивлева сразу к ней бросилась. Ленка два раза в неделю с ребенком сидит, няней подрабатывает, утешать умеет лучше всех. Мы с Жанкой с мест сорвались. Мысль, как потом выяснилось у нас была общая - этому кретину рожу в кровь расцарапать. Я больше не нюня-манюня, я теперь, после всего, что пережила за эти три месяца постоять за кого хочешь могу - и за себя и за других. Да только Туров нас опередил. Он схватил карту мира, старенькую, с дырочкой посередке и на башку Зяблову напялил, как раз дыркой, прорвал, конечно. Зяблов в карте, как в смирительной рубашке, а Мишка принялся лупить его, как зверь, аж рычал. Тут уж мы с Жанкой и Пинкисом стали его от Зяблова оттаскивать, чтоб не убил. А Павлик с Костей Сашку прямо в карте к дверям поволокли. Туров контроль потерял, восточная кровь в глаза кинулась, вопит: 'Не держите меня, я эту сволочь все равно пришибу'.
Мальчишки Зяблова за дверь все-таки вытащили и прибежали нам помогать Мишку сдерживать. Костя карту драную с мерзавца содрал и в угол бросил. И что интересно никто посторонний, ну не из нашей тусовки в смысле, с места не поднялся. Петухов было дернулся, а Лейкина его удержала.
'Сиди, - сказала, - у них своя тусовка, разберутся с чужаком. К тому же ты после операции.'
Во жизнь! Мы же класс, а законы как в банде! Да, был коллектив и нету! Хорошо хоть тусовка сложилась.
Возвращайся, Гриша! Наши тебя к себе возьмем! Тусовка хорошо, без тебя плохо, нервы взвинчены! Ауууу!
Ладно, продолжаю. Туров, значит, орет и руками машет. Мы, тусовщики, значит, его держим
Тут бабуля географическая приползла. Охнула, к столу села и говорит:
- Михаил! Я вас очень прошу, успокойтесь. Не знаю в чем дело, но думаю вы правы. А тот, кто прав должен сохранять спокойствие.
