Шерри лежала возле окна. Он помнил, что она там раньше не лежала. Сама доползла? Пыталась выпрыгнуть? Или — ее кто-то тащил?
— Зин, ты ее зачем туда перетащила? — спросил он.
— Я? — Она зло рассмеялась. Как ворона каркнула. — Я вообще не рада, что мне в голову пришло сюда прийти… Надо мне еще во всю эту историю ввязываться…
— Значит, это собака ее пыталась утащить, — сказал Бравин.
Он почему-то не мог оторвать глаз от Шерриного лица. Она улыбалась. Просто лежала, раскинув руки, точно собиралась кого-то обнять, и улыбалась себе… Или тому, кого хотела обнять.
И почему-то он сам не смог удержаться от улыбки.
— Ты чего, с ума съехал? — со страхом спросила Зинка. — Ты чего лыбишься? То про собаку какую-то спрашиваешь, то лыбишься…
— Собаку я пристрелил, — сказал Бравин.
— Да не было тут никакой собаки, слышишь?! — истерично завопила Зинка. — Лучше думай, что нам с твоей подругой делать… Не тут же держать, как восковую куклу…
— Надо «скорую», — проговорил Бравин. — Живая она… улыбается… ты не видишь, что ли?
Зинка повертела пальцем у виска.
— Точно, крышу сорвало, — проговорила она зло. — Какая она живая, если — не дышит?
Он с трудом дождался вечера. Он сам не знал, как его дождался. И что происходило в течение дня — Андрей просто не помнил. Кажется, утвердили его сценарий.
Его сейчас это мало волновало. Куда важнее была пропажа Волка.
Куда он подевался?
Андрей чувствовал — это связано с Шерри. Что-то случилось?
Но — что могло случиться в таком обычном, таком реальном мире?
Мимо него неслись машины, на углу две маленькие веселые бабульки сворачивали торговлю семечками, собираясь домой, это был такой спокойный мир… Незыблемый.
Он даже не помнил, сколько времени он простоял на этом углу, дожидаясь Шерри. А ее все не было…
Он позвонил ее подруге. Там не брали трубку.
Еще постоял, выкурил неизвестно какую но счету сигарету. Шерри не было.
И Волка не было.
Уже совсем стемнело, а он, Андрей, продолжал стоять, ощущая в надвигающейся на него темноте собственное одиночество.
И еще пошел снег. Крупными хлопьями, медленно. Он почему-то подумал, глядя на него: как будто клочья шерсти Волка. И еще он понял, что Волк ушел. Навсегда. Он сам не понимал, откуда вдруг у него появилась такая уверенность, но, когда на темном небе, в проеме между тучами, на секунду показалась луна, Андрею вдруг сильно захотелось задрать голову и громко завыть.
— Андрей? — услышал он за спиной голос и обернулся. Это была Вера Анатольевна. Он подумал, что с ней, наверное, что-то произошло. Куда-то исчезла вся ее вычурность. Она была даже одета просто. Вместо ее авантажных шляп — скромный берет. И пальто. И смотрела она как-то по-человечески, просто, потерянно.
— Как хорошо, что я тебя встретила, — улыбнулась она ему, и на этот раз улыбка была искренняя. Она на самом деле была рада. — Знаешь, невыносимо сегодня одиночество… Вот, даже ушла из дома. Чтобы среди людей…
И ему показалось, что она всхлипнула. Он взглянул на часы.
Оказывается, он стоит тут уже два часа.
Она не придет.
«Она не придет», — ударило его как выстрел, опрокинуло в страшное, огромное, болотистое одиночество. Он утонет. Он не выберется теперь. Потому что…
Она не придет.
Он не знает, что случилось. Но скорее всего — ничего и не случилось. Зачем он ей, старый неудачник?
Сочиняющий глупые сказки про Волка и про Любовь, потому что — их нет, ни Волка, ни Любви, а ему просто хочется, чтобы это было, и он сочинил и себе сказку…
Может быть, он простоял бы тут до смерти своей, чтобы доказать самому себе, что это — не сказки, что все это есть.
Мимо проехала машина, из которой насмешливо проскрежетал голос:
— Счастье есть, его не может не быть…
И — ему стало смешно.
Старый кретин.
— Андрей, ты кого-то ждешь, да? Мне уйти?
— Нет, — сказал он, бросая опустевшую пачку в урну с такой злостью, словно выкидывал свою опустевшую душу. — Пойдем-ка, Вера, посидим с тобой вон в том баре… Поговорим. Вспомним молодость. Это ведь только нам с тобой, Вер, кажется, что мы еще живем, дышим, что мы молодые… А они — они так не считают!
Вера удивленно посмотрела на него, и он почувствовал, что на языке у нее вертится вопрос, но она не решается спросить.
И так это было странно — видеть нерешительную Веру, что он ее пожалел даже больше, чем только что жалел самого себя.
— Пойдем, — сказал он, обнимая ее за плечи, и все-таки, уходя, еще раз оглянулся — не бежит ли к нему из темноты Шерри, но увидел только холодную, насмешливую луну.
ГЛАВА 10
— Лиз, зачем ты это делаешь? Она же мертва… «Зачем я это делаю? — устало подумала Лиза и усмехнулась: — Самой бы понимать…»
И тем не менее почему-то, повинуясь внезапному порыву, продолжала бессмысленное действие — надавливала на грудь, массировала сердце, делала искусственное дыхание, пытаясь оживить эту девушку, не дать ей уйти.
Собственно, она знала, что этого хочет ее ребенок. И даже не он сам, а еще кто-то, большой, неведомый ей, но — ведомый ее ребенку, и все это она делает совсем не для этой девушки, а для самой себя. И для малыша.
— Лиз, кончай!
— Оставьте меня в покое.
— Бестолково ведь… Тебе любой медик скажет.
— Слушай, — не выдержав, огрызнулась Лиза. — Мне плевать, что скажут твои медики. Я делаю то, что…
Она осеклась.
Они бы этого не поняли. Это и сама Лиза стала понимать совсем недавно.
Иногда надо что-то делать вопреки здравому смыслу. Да, именно так… И тогда случается чудо.
А самое главное — ее дитя готово отдать этой девушке свое дыхание. Она не знает почему. Но лучше уж Лиза отдаст свое дыхание, но ее дитя пусть побережет силы.
И она продолжала и продолжала, не давая отчаянию говорить громко — несмотря на то, что девушка все не подавала признаков жизни, а «скорая» все не появлялась, да и дело не в «скорой», дело в ней самой, Лизе, и в этой девушке, которую надо было убедить вернуться…
Шерри и Волк шли долго. Сначала они шли по темному коридору, и Шерри слышала злое шипение отовсюду — иногда ей казалось, что в углах прячутся серые, безглазые тени, похожие на медуз, но ей не было страшно, потому что Волк был рядом, и она знала — он их не подпустит.
Потом они оказались перед дверью — самой обычной, Шерри даже испытала легкое разочарование, потому что ей казалось всегда, что эта дверь должна быть… Она не смогла найти слов, потому что для описания у нее и слов не было, такой воздушной, такой ажурной, такой сверкающей должна она была быть, ее волшебная дверь в небо…
