Обстановка в этом помещении была точно такая же убогая, как и в предыдущей комнате.
– Здравствуйте, – протянула Яна.
Старик не отреагировал на ее приветствие.
– Пойдем отсюда, – Ася потянула подругу за перепачканный в земле и саже рукав пиджака, – не мешай человеку спать.
– Он не спал. Извините, а вы не знаете, в какой палате лежит такой лысый парень?
– Яна, говорю тебе, пойдем отсюда… – канючила Ася.
Старик не отвечал, не шевелился и даже не мигал.
– Слушай, а он не мертвый? – со страхом в голосе поинтересовалась Ася, прячась за спину Яны.
– Типун тебе на язык! Некоторые люди крепко спят с открытыми глазами, – оборвала подругу Яна и, приблизившись мелкими шажками к кровати, легонечко потрясла деда за плечо.
– Дедушка, вы спите?
Старик не ответил, Яна посветила ему в лицо и с ужасом заметила, что его зрачки не реагируют на свет фонарика. Она дрожащей рукой дотронулась до его худой, морщинистой шеи и поняла, что кровь в его артериях не пульсирует, кроме того, шея была холодная, как лед.
Яна отскочила от кровати, словно ее ужалила ядовитая змея.
– Ты права, он мертвый.
Ася вылетела из палаты с жутким грохотом и прислонилась к стенке, так как ноги ее не держали.
– Ужас! Что же это такое? Лежит мертвый человек, а им, выходит, все равно?! Может, в других палатах тоже уже одни трупы?
– Прекрати истерику, Ася, – прошептала Яна с нажимом в голосе, – старик наверняка скончался совсем недавно, так как запаха еще нет…
Ася взяла себя в руки и, пошатываясь, пошла за подругой в следующую палату. Здесь Яна с навернувшимися на глаза слезами увидела Бориса Ефимовича. Он ворочался и стонал, выглядел еще хуже, чем когда его уносили из первого блока. На произведенный шум от захлопнувшейся двери старик открыл глаза и с испугом уставился на подруг.
– Не надо, прошу вас… – прошептал он, – я хочу спать, не нужно капельницу, я не могу больше… у меня все болит…
– Борис Ефимович, дорогой, это я – Яна Цветкова. Вы помните меня? Я лежала с вами в первом блоке, – представилась Яна, стараясь выглядеть жизнерадостной и веселой.
– А… Яночка, – радостно заморгал старик, – а я уж было испугался, что опять пришли делать уколы, с детства их боюсь. Что ты тут делаешь?! Неужели тебя тоже перевели сюда?! – Лицо старика побледнело от ужасающей мысли, посетившей его.
– Нет, нет, мы по своим делам. Как вы себя чувствуете? – спросила Яна, отводя глаза.
– Плохо… да со мной все кончено! Как сюда попал, вообще больше не встаю, такая слабость в мышцах и боли в суставах, вот уже и пролежни пошли… А у таких молодых и красивых девушек не должно быть никаких дел в таком мрачном и богом забытом месте, шли бы вы домой к своим семьям и любящим людям!
– Кхе… – прокашлялась Яна, покосившись на подругу, та как раз и пришла сюда к своему любимому человеку, – сколько вам лет, Борис Ефимович?
– Шестьдесят восемь. Видимо, уж мой конец близок.
Яна посмотрела на старика, который когда-то просил ее лично помочь ему, а она не смогла ничего сделать. Сердце ее сжалось от боли, бедный Борис Ефимович и не подозревал, что в соседней палате лежит труп такого же старичка, как и он. Судя по тому, что Борис Ефимович вообще не встает, он ничего и не знает, что здесь творится. Труп завтра, или когда обнаружат, вынесут, и никто не узнает о еще одной смерти в пансионе. Яна понимала, что, если Дмитрия Ивановича и его подругу закрыли в их комнатах и устроили пожар, значит, в пансионе действовал убийца или целая банда преступников. Беда была в том, что это невозможно доказать. Письмо, что прислала Клавдия, не могло быть доказательством. Яна неофициально разговаривала по этому поводу с Евгением Павловичем.
– Дело в том, Яна, – ответил тогда он ей, – что пансион «Прогресс» проверялся, и не один раз, как коммерческое заведение для людей, которые заканчивают там свою жизнь. Ничего подозрительного замечено не было, ничего! Плохо то, что все старики в пансионе автоматически становятся недееспособными и не могут давать никаких показаний. Все будет расценено как бред сумасшедшей бабульки, помешавшейся на детективах. Ты можешь ей верить, можешь не верить, но по ее одному письму нельзя не то что возбудить дело, а даже прийти опять с проверкой. Директриса сама сможет на нас подать в суд за превышение полномочий!
– Вас кормят? – спросила Ася, до этого безмолвно стоявшая, чем вывела Яну из задумчивости.
– Кормят, дочка, кормят. Три раза в день, с ложечки, прямо в постели, и лекарства дают.
– Белье меняют?
– Меняют, меняют. Ухаживают, белье меняют каждый день, честное слово, на это обиды нет.
– На прогулки выводят? – продолжала допытываться адвокат.
– Сейчас-то я совсем не хожу, а так иногда вывозили на каталках в сад подышать свежим воздухом. Теперь фактически не вывозят. Ой, девочки, да кому мы, старики, нужны? На улице погода испортилась, дожди идут каждый день. Я лежу весь день и смотрю в окно. Больше все равно ничего не могу, одно это и осталось…
Яна смахнула слезу.
