— Не знаю, но я намерена бежать. Сегодня. Только я не могу бежать в одиночку.
В отчаянии Энид повела взглядом вокруг, посмотрела на Сабрину, потом на спящего Рэналда; его красиво очерченные губы полуоткрылись, и сейчас ему нельзя было дать больше двенадцати лет.
Сабрина сжала руку подруги.
— Знаю, что прошу от тебя почти невозможного. Но одна я просто не смогу спуститься с горы.
Энид поправила на груди Рэналда одеяло и откинула его со своей стороны.
— Иногда мне представляется, что этот твой муж доставляет больше хлопот, чем он того стоит.
При этих словах Сабрина даже улыбнулась сквозь слезы. Очевидно, она солгала мужу, когда расписывала свою любовь к диким розам и готовность сделать все, чтобы добиться своего. Оказалось, что у нее не хватает смелости дотянуться до цветка, растущего вне пределов досягаемости. Совсем не хотелось исцарапать в кровь руки.
— Да, хлопот с ним много. Но мне кажется, что ради него можно многим пожертвовать. Видимо, я просто не готова принести себя в жертву.
Энид продолжала недовольно ворчать, но не стала сопротивляться, когда кузина помогла ей натянуть толстое шерстяное платье и надеть плащ, после чего обе тихо выскользнули из спальни. Рэналд тотчас раскрыл глаза. Тяжело вздохнув, уперся затылком в скрещенные руки и уставился в потолок.
— Черти бы тебя забрали, Морган, — пробормотал он. — Если б ты мог удержать девчонку в постели, где ей и следует быть, другие люди имели бы возможность спокойно поспать до утра, а там, глядишь, можно было бы снова любовью заняться.
После долгих и тяжелых размышлений Рэналд вылез из-под теплого одеяла и стал одеваться, дрожа от холода и ругаясь столь изобретательно, что это сделало бы честь гораздо более образованному человеку.
Пропихнуть Пагсли сквозь разбитое окно оказалось значительно легче, чем протолкнуть вслед за ним толстую Энид. Она вскоре безнадежно застряла, вначале жалобно охала, а потом не на шутку испугалась и принялась вопить. Сабрина пришла в ужас, живо представив себе, как сбегутся Макдоннеллы и начнут над ними издеваться. Теперь она понимала, почему Морган ненавидит, когда над ним насмехаются.
Обеими руками Сабрина уперлась в зад кузины, толкнула изо всех сил, и обе вывалились за окно в огромный снежный сугроб. Пагсли очень понравилась новая игра, он скакал вокруг, заливаясь радостным лаем и норовя укусить девушек за лодыжки, к счастью, защищенные толстыми чулками. — Не надо было меня толкать, могла мне и шею свернуть, — пожаловалась Энид, с ног до головы покрытая снегом.
— Если Морган нас поймает, он нам обеим свернет шеи, — возразила Сабрина, прижимая к груди тонко повизгивавшего мопса.
Мрачное предсказание взбодрило Энид, она вскочила на ноги, отряхнулась и последовала за кузиной, направившейся к конюшне. Ветер приутих, мягкий снег смягчал звук шагов, но сердца девушек стучали так громко, что казалось, будто с минуты на минуту должен проснуться весь замок. Идти быстро мешали тяжелые плащи, путавшиеся длинными полами в ногах.
Над полуразрушенной конюшней нависали ветви высоких елей, покрытые густым снегом. Девушки обменялись тревожным взглядом, дружно взялись каждая за свою половину створок и широко распахнули тяжелые ворота. Изнутри потянуло теплым смрадом, послышалось похрапывание и перестук лошадиных копыт. Пагсли злобно заворчал и оскалился, что послужило сигналом тревоги, из ближайшего стойла раздалось дикое ржание, сверкнули яростно выпученные налитые кровью глаза и мелькнули копыта вставшего на дыбы огромного коня.
Не сговариваясь, девушки навалились на створки ворот, плотно прикрыли, прижались к ним спинами и испуганно перевели дух. Конюшня ходила ходуном.
— Это Пука, будь он проклят, — прошептала Сабрина, пытаясь успокоить взволнованного Пагсли.
Теперь нечего было и думать о том, чтобы покинуть замок верхом на лошади, девушки прошли вперед, обогнули строение и обнаружили, что перед ними открывается узкая дорога, почти тропинка, которая вела, казалось, в пропасть. Впрочем, о наличии дороги можно было только догадываться, поскольку все вокруг было занесено глубоким снегом. В этом месте особенно чувствовался сильный ветер, норовивший сорвать капюшоны плащей и до слез резавший глаза.
— Не может быть, чтобы не было другого пути, — с надеждой в голосе вымолвила Энид, стуча зубами от холода.
— Конечно, есть, — Сабрина постаралась вложить в голос уверенность, которой на самом деле не чувствовала. — Мы находимся на горе, верно? Значит, нужно просто спускаться вниз, и к завтрашнему дню будем благополучно дома, в тепле и безопасности.
Приободренные этой мыслью, девушки повернули к лесу, но напоследок Сабрина не смогла удержаться, чтобы не обернуться и не попрощаться взглядом с замком Макдоннеллов, о чем сразу же пожалела.
Зима явно благоволила к медленно разрушающемуся строению, укрыв его снежным ковром, который сгладил недостатки и подчеркнул достоинства; сейчас замок смотрелся великолепно, и ничто не говорило о его полной заброшенности. Мягко теплились огоньки в некоторых окнах, напоминая о том, что за крепкими стенами продолжается жизнь, хотя сами стены постепенно разрушаются и срочно требуют ремонта. В ночной дымке огромный замок казался эфемерным и романтическим, неприступной крепостью, достойной короля или принца королевской крови, отважного горного рыцаря, каким вне всякого сомнения был Морган.
Энид нетерпеливо потянула кузину за руку.
— Пошли, не то превратишься в соляной столб, как жена Лота.
— Именно этого я и заслуживаю, — отозвалась Сабрина.
Да, она действительно получит по заслугам, если Морган обнаружит ее утром, примерзшую ко льду с лицом в тоске обращенным к замку. Сабрина с усилием отвернулась. Плотнее прижав к груди Пагсли, девушка решительно двинулась в сторону леса. Она дала себе слово в будущем смотреть только вперед, каким бы мрачным и одиноким ни оказался лежащий перед ней путь.
— Однажды я видела пару нищих, которые замерзли зимой на улице, — сообщила Энид, пригнувшись, чтобы не удариться лбом об обледеневшую разлапистую ветку. — Это было, должна признаться, ужасное зрелище: лица почернели, зубы оскалены. Правда, я читала, что умирать от холода довольно приятно. Не так хорошо, как тонуть — после того, как перестанешь барахтаться под водой, — но тоже неплохо и не больно.
В этот момент Сабрина запуталась в полах собственного плаща, что, к счастью, отвлекло ее от странноватых рассуждений подруги. Однако Энид и не думала замолкать; тяжело дыша от непривычной долгой ходьбы, она пустилась в рассказ о своем дедушке по материнской линии, которому ампутировали два пальца на ноге после того, как этого воинственного Бельмонта застала пурга где-то в горах Пруссии. Он потом хранил отрезанные пальцы в банке на каминной полке и использовал как средство устрашения не в меру расшалившихся внуков.
После этого рассказа Сабрина при каждом шаге старалась крепко стукнуть подошвами о землю. Временами казалось, что ног она уже не чувствует, и тогда стучала еще сильнее. Потом появилось ощущение, будто онемела рука, державшая Пагсли; Сабрина принялась ее щипать и чуть не обмерла, не испытав боли, но внезапно обиженно взвизгнул мопс, и девушка поняла, что щиплет не себя, а собаку. Пагсли все больше тяжелел и теперь казался непосильной ношей.
Верная Энид шагала за кузиной, давно превратившись в массивную снежную бабу с покрасневшим носиком и обиженно сверкающими глазами. С каждым шагом, уносившим ее глубже в лес и дальше от Рэналда, настроение толстушки все более омрачалось.
Над головой Энид с треском сломалась и упала громадная ветка; испугавшись, девушка споткнулась и толкнула идущую впереди Сабрину. Та почувствовала, как земля уходит из-под ног, хотела выставить руки, чтобы смягчить падение, но вовремя вспомнила о Пагсли и больно ударилась задом. Понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, а тем временем под ней растаял снег, влага просочилась сквозь ткань плаща, стало холодно и мокро. На глаза Сабрины навернулись слезы полного бессилия. Отчаянно захотелось вернуться, чтобы Морган укутал ее своим пледом, согрел жаром могучего тела. Но если так рассуждать и позволить себе расслабиться, можно и вообще никогда не встать.
Сабрина решительно поднялась, отряхнула морду Пагсли от снега и решила приободрить окончательно взгрустнувшую подругу, вдохнуть в нее оптимизм, хотя сама его вовсе не испытывала.
