что будет сказано.
Уперев руки в бедра, Триция оглядела разгромленную кухню. Кот Себастьян выбрал именно этот неподходящий момент, насытясь, закончить свое пиршество. С его усов капала сметана. Он тряхнул головой, забрызгав тяжелыми желтыми каплями атласный пеньюар Триции.
Женщина вытянула вперед руку с ярко-красными ногтями и завопила:
– Как ты посмела впустить этого лохматого монстра в мою кухню?
Пруденс схватила кота и прижала к груди.
Себастьян затаил дыхание, парализованный воспоминаниями о своем собственном детстве. Сколько раз он стоял, съежившись от страха, перед трясущимся от гнева, призывающим проклятия на его голову, отцом. Но он больше не был ребенком.
Этот поступок может стоить ему помолвки, его состояния, его будущего, но если Триция посмеет ударить Пруденс, он покажет ей, почему враги называют его Ужасным.
Пруденс была бледнее сметаны, руки, удерживающие кота, подрагивали. Но она нашла в себе силы, вскинув голову и глядя прямо в побелевшие от ярости глаза тетки, спокойно произнести:
– Это был несчастный случай.
Триция медленно опустила руку.
– Вы со своим отцом склонны к ним, не так ли?
Только Себастьян заметил, как Пруденс вся сжалась, ибо Триция уже повернулась, чтобы уйти. Он нырнул глубже в тень.
– Вы не можете требовать от меня убрать весь этот беспорядок, – запротестовала кухарка.
– Конечно, нет, – бросила Триция через плечо. – Моя племянница устроила беспорядок, она и уберет.
Кухарка похлопала скалкой по ладони, довольная последним распоряжением хозяйки. Триция выплыла из кухни в сопровождении своих приверженцев. Старик Фиш снова появился, чтобы захлопнуть дверь в кухню, отчего мука белым облаком сорвалась с сетки для трав, припудривая волосы Пруденс.
Вздохнув, девушка посадила изворачивающегося кота на табурет.
Оглядывая кухню, она провела рукой по волосам, и этот незначительный жест выдавал ее подавленность больше, чем слезы или проклятия.
Себастьян появился из своего укрытия, не в силах видеть ее смятения.
Пруденс попыталась спрятать изумление за внешней суровостью.
– А вы откуда взялись?
Себастьян улыбнулся.
– Ты забыла: прятаться и незаметно подкрадываться – один из моих главнейших талантов.
– Напомните мне, чтобы я это запомнила.
Себастьян принялся открывать окна. Свежий ветер разогнал дым и копоть, скопившиеся в кухне.
– Кажется, у моей невесты довольно вспыльчивый нрав.
Он распахнул последнее окно с несколько большей силой, чем требовалось. Осколки стекла посыпались на подоконник.
– Проклятье. Я такой неуклюжий.
Но Пруденс не заметила и тени раскаяния на его лице.
Девушка собрала осколки разбитого кувшина себе в фартук.
– Триция не так уж плоха. В самом деле, нельзя винить ее, верно? Это была пятая духовка.
– Над чем ты работала?
Себастьян напряг память, надеясь произвести на нее впечатление знаниями, почерпнутыми из ее книги. Разглядывая засыпанный мукой стол, глиняную миску с чем-то вязким, стоящую у ее локтя, он спросил:
– Это был зернистый порох? Какой-нибудь новый вид взрывчатки?
Яркий румянец залил лицо девушки и она вздохнула.
– Пирожные к чаю. Я работала над пирожными к чаю.
– Пирожные к чаю?
Если бы девушка не выглядела такой удрученной, Себастьян бы рассмеялся.
Пруденс соскребала тесто со стола с удвоенной энергией.
– Стряпня – это единственное в химии, что мне не удается. Я никогда не была искусна в этом. Но все казалось таким обнадеживающим. Сахарная глазурь вполне удалась.
Она окунула палец в миску и облизала его, удовлетворенно замурлыкав. Этот невинный жест подстегнул сердце Себастьяна в галоп. Крошечный кусочек глазури прилип к уголку ее рта. Он хотел наклониться и слизать его, хорошо понимая, что голод, который он испытывает, нельзя было утолить пирожными. Если бы Пруденс только знала, как опасно ей находиться рядом с умирающим от чувственного голода мужчиной.
Не в силах сдерживать свой порыв, Себастьян провел мизинцем по нежным девичьим губам и, заметив удивление в ее глазах, облизал свой палец.
