Годовое вознаграждение, назначаемое бароном Паганини синьору Биньями, составляет 2 тысячи франков плюс 500 франков за два урока по 3/4 часа каждый, которые он станет давать пять раз в неделю двум молодым людям по указанию барона Паганини.
Синьор Биньями начнет получать свой оклад с 1 июня нынешнего 1836 года и обязан находиться к этому времени там, где предпишет барон Паганини.
Во всем этом взаимно обязуются нижеподписавшиеся барон Н. Паганини – Карло Биньями».
Этот договор, как пишет Кодиньола, и послужил яблоком раздора. Мария Луиза не захотела признавать его и, безусловно, подстрекаемая враждебно относившимися к Паганини придворными, усмотрела в нем проявление неуважения к своему высшему авторитету. Паганини и Биньями пришлось предпринять немало разных усилий, но их попытки уладить конфликт ни к чему не привели. Граф Санвитале замкнулся в молчании и втайне готовил скрипачу замену.
Относящееся к тому времени неизданное письмо Паганини, которое мы публикуем с любезного согласия его владельца доктора Рейтера из Мангейма, выглядит так:
«Парма, 27 мая 1836 года.
Сиятельнейшему синьору Филиппо Цаффарини,[186] Феррара.
Мой дорогой и уважаемый друг, в преисполненных доброты словах, с которыми обожаемая герцогиня лично обратилась ко мне, она высказала поручение подготовить проект, благодаря которому, я убежден, этот оркестр стал бы лучшим в мире. Но мои соображения не могли понравиться всем, хотя я всячески старался никого не обидеть и годовой расход на содержание этого оркестра увеличился совсем немного.
Вот уже примерно два месяца, как мой проект передан Ее Величеству, и я до сих пор не получил ответа. Утешаю себя, однако, сознанием, что честен в своих намерениях, и уверенностью, что предлагал только хорошее, к чести обожаемой герцогини.
При таком положении вещей вы понимаете, что я мало чем могу порадовать вас. В Турине задержусь лишь на время, необходимое для завершения одного исключительно важного дела,[187] и сразу же вернусь сюда.
Должен сказать, что здесь я подружился с синьором адвокатом Луиджи Торриджани, который, как мне известно, связан с монсеньором Аскуини, и эта связь может быть вам полезна. Советую написать прямо ему, и уверяю, не пожалеете об этом. Прощайте, мой дорогой друг, не сомневайтесь, что уважение и любовь, какие питаю к вам, вызваны вашими добродетелями и вашими талантами и никогда не померкнут, сколько бы времени ни прошло и как бы далеко мы ни оказались друг от друга. Располагайте мной, любите меня, как всегда, и считайте меня бесконечно любящим вашим другом.
Н. Паганини».
Очевидны досада музыканта и его убежденность, что при дворе плетут против него интриги и его проект никогда не будет ни принят, ни осуществлен. На место Биньями намеревались взять другого дирижера – Никола Де Джованни. Официальное сообщение о его назначении появилось лишь гораздо позднее в «Гадзетта ди Парма» 4 марта 1837 года:
«Указом от 8 февраля Ее Величество наша августейшая Государыня удостоила выбрать синьора Никола Де Джованни в качестве дирижера инструментальных произведений и первой скрипки герцогского оркестра».
Но еще задолго до этого Паганини уже почувствовал себя неуютно на вилле «Гайоне» и опальным при дворе. У него снова лопнуло терпение. В довершение всего и зима все никак не кончалась – май оказался очень холодным.
«В городе вчера шел снег, – писал он Джерми 3 мая, – сегодня утром в „Гайоне“ все заледенело. Для меня это уже восьмой месяц зимы. Не хватает только землетрясения, да ниспошлет его бог.
Не писал тебе раньше, потому что страдал, как обычно, от приступов ревматизма и вынужден снова взяться за лечение способом „Руб“. Но как только мне станет лучше, сразу же отправлюсь в Турин и, получив то, что необходимо для моего полного спокойствия, составлю завещание.
Благодарю за вложенное письмо из Америки. Там меня ждут, и мне хотелось бы поехать туда ради того также, чтобы самому убедиться, можно ли умереть, страдая от морской болезни; но не знаю, дано ли мне закончить свои дни среди рыб.
Тем лучше, что молодой Раймонди не может оказать честь этому г…йшему городу, полному невежественной и глупой знати; и это тем более обидно, что герцогиня наша так замечательна и так исключительно добра; жаль только, что она очень забывчива».
Раздраженный тон и оскорбительный эпитет, адресованный Парме, достойны, пишет де Соссин,[188] бывшего портового мальчишки. Паганини потерял терпение и вскоре навсегда покинет
Желая помочь Биньями, скрипач еще раз прибегнет к почтительному придворному стилю в своих письмах к Санвитале, но очень скоро и с ним заговорит другим тоном. Последнее письмо, которое он послал ему 7 апреля 1836 года, выглядит так:
«Ваше Превосходительство, когда ваша милость соблаговолила в последние дни минувшего карнавала доверительно сообщить мне содержание письма, полученного вами из Кабинета, в котором выражалось желание Ее Величества, чтобы я предложил все, что считаю необходимым для полного и решительного преобразования ее оркестра, и хотя мне нездоровилось и меня ждали другие дела, я сразу же принялся за работу, которую пожелала поручить мне герцогиня, осыпав меня милостями, удостоив чести своим доверием и высказав самолично и через министра двора те слова, что никогда не сотрутся из моей памяти:
Полный уверенности, что подобные слова сказаны для того, чтобы вдохновить меня, я с усердием продолжал работу над новым регламентом герцогского оркестра, поскольку в словах „полная и решительная реорганизация“ я видел желание Ее Величества иметь иную структуру оркестра, отличную от нынешней, и не мог произвести реорганизацию, оставив ее в первоначальном виде.
Между тем я узнал, что синьор Феррара, первая скрипка-дирижер пармского герцогского оркестра, не выполнял своих обязанностей. И узнав также, что это оказалось в высшей степени огорчительно для Ее Величества, я не преминул сразу же получить необходимые сведения о том, нельзя ли заполучить отличного скрипача, дирижера, концертмейстера и композитора, который, как я знал, находится в Мантуе. Я имел в виду синьора Карло Биньями.
Я пригласил его в Парму и, не доверяя чужим мнениям, решил сам проэкзаменовать. Мои ожидания не обманули меня, я незамедлительно решил принять его, обольстившись тем, что в новом плане реорганизации могу представить в качестве нового руководителя герцогского оркестра человека, обладающего множеством достоинств, чтобы руководить им.
Мне известно, что людская злоба не преминула очернить поведение Биньями. Чтобы вернуть ему незапятнанную репутацию, достаточно сказать, что он и в Кремоне, и в Мантуе, и в Милане в течение многих лет с большим успехом исполнял обязанности дирижера оркестра, должность, на которой недостойное поведение рано или поздно обернулось бы для него бедой.
Что же касается доверительных слов герцогини, о которых я упоминал в начале этого письма и которые дали мне неограниченные полномочия, то я из деликатности не включил в штатное расписание оркестра имя синьора Биньями, а только присоединил к своему проекту копию подписанного с ним контракта с примечанием, объясняющим, почему я заключил его. Я должен был поступить так после того, как увидел, что лишен полномочий Ее Величества и уничтожены в ее глазах все мои труды, на которые я так рассчитывал и которые совершил, располагая полномочиями, предоставленными мне для осуществления проекта, как то угодно было монаршей воле.
Последовавший после всего этого упрек в том, будто я допустил ошибку, приложив к регламенту контракт, который заключил из желания угодить Ее Величеству и для пользы оркестра, в отношении которого всего лишь несколько месяцев назад я, казалось, мог давать только полезные предложения, вынуждает думать, что ошибку допустил не я, а тот, кто хотел вменить мне в ошибку лечение, может быть, необычное.
Так или иначе, прошу Ваше Превосходительство ускорить получение того ответа, который Кабинет в
