тобой». Я усадил Виджаянанду рядом с собой, а Махеша посадил с другой стороны. И Виджаянанда положил свою руку Махешу на плечо, и тогда я дал саньясу и Махешу. Он, практически, ученик Виджаянанды, а не мой.
И поэтому естественно, что когда Виджайананда ушёл, Махеш ушёл вместе с ним. Мне всё равно. Махеш никогда не поднимался выше положения студента. Виджайананда, конечно, делал такие усилия. И он вышел на уровень искателя. Если бы он нашёл немного больше мужества, он бы стал учеником. Но начались трудности: приходят трудности, человеческие трудности. Поймите, что они могут точно также прийти и к вам. Вот почему я спрашиваю. Они могут прийти ко всем. Виджайананда хорошо известен, он известный продюсер фильмов, вся страна знает его, и это эго продолжало оставаться для него трудностью. Он ожидал, что я буду вести себя с ним как с особо важным гостем, вип- вип-персоной. Но мне пришлось вести себя с ним, как с обычным человеком, иначе искатель никогда не станет учеником. Я начал ломать его. Мне пришлось начать бить его каждый день. Когда он пришёл ко мне впервые, он хотел увидеть меня, я сразу с ним встретился. Теперь ему требуется на это так же много времени, как и другим. Два дня, три дня, семь дней, приходится занимать очередь. Он начал страдать, у него начались несчастья. Ему начало приносить несчастье то, что я относился к нему точно так же, как к другим саньясинам. Он начал страдать, но я к нему не относился особым образом.
В начале он меня очень волновал. Это была только наживка, на крючке сидел вкусный питательный шарик. Но если вы будете кормить рыбу, она, в конце концов, поймается. Очень быстро крючок, который спрятан внутри, раскроется. И когда крючок раскрывается, у рыбы возникают трудности. И я начал относиться к Виджаянанде так же, как относился ко всем остальным. Это было совершенно необходимо. Если бы он прошёл эту ступень, если бы он принял идею, что для того чтобы стать саньясином, не нужно быть каким-то особенным, всё было бы нормально, не стоит считать себя особенным. У кого-то есть имя, известность, у кого-то — нет; не стоит волноваться из-за этого. Это не меняет вашей внутренней жизни. Если вас знает больше людей, это не значит, что у вас больше бытия, больше медитации, больше самадхи. Может быть так, что вас никто не знает, а внутри вас происходит высшее. Знание или незнание не имеет к этому никакого отношения.
Как я уже говорил, как только вы проходите всё больше и больше вперёд, я становлюсь строже. И как только вас бросает в огонь, вы очиститесь, и тогда вы очищаетесь, и сверкаете, как чистое золото. Когда горшёчник изготавливает горшок, он очень внимательно лепит его из глины. Он постукивает по нему со всех сторон, снаружи, а изнутри поддерживает его рукой. Но эго видит только удары, оно не видит поддерживающую руку внутри. Если у вас нет эго, вы видите руку, которая поддерживает вас изнутри. И его это не волнует. Такой человек понимает, что рука изнутри поддерживает, а рука снаружи ударяет. Так изготавливается горшок. И когда горшок изготовлен, горшёчник очень осторожно ставит необожженный горшок в огонь. Если горшок начнёт шуметь и говорить: «Зачем ты это делаешь? Ты так заботился обо мне раньше, чтобы я не сломался, а теперь суешь меня в огонь!» Если необожженные горшки, а к ним относятся такие люди, как Виджайананда, попадут в такое положение, они могут просто вскочить и побежать. Они говорят, что уходят. Но горшки не могут убежать, и поэтому с ними всё намного проще. Я работаю с живыми горшками, вот почему они иногда убегают. Когда их кладут в огонь, они убегают с уровня искателя.
Некоторые люди убегают после того, как достигают уровня учеников, потому что окончательный удар — это полное уничтожение вашего эго. Это полностью растворяет вашу личность в мастере, и это подобно растворению капли в океане. Если вы можете поставить на карту столько, ставьте, иначе у вас будут трудности.
Каждый, кто будет уходить, отпадать, будет говорить против меня, будет осуждать меня. Это естественно, не беспокойтесь об этом. Там, где будут сотни тысяч учеников, тысячи людей будут уходить и говорить против меня.
Ты спрашиваешь:
Но я даже не помню этого человека. Он не мой ученик. Он сам себе учитель. Он не приходил ко мне. Он считает себя учеником Эклавьи. Но Эклавья отправил его к Дроне. А Дрона не принял его. Этот человек никогда не приходил ко мне. Он сам себе дал имя. Я понимаю, если бы я хотя бы отказал ему, если бы мы хотя бы один раз встретились. Но он никогда не приближался к ашраму. Он просто заявил, что он мой ученик, и он начал писать свои статейки против меня.
Такие вещи также будут происходить, потому что в этой стране много безумных, такие сумасшедшие существуют во всём мире. Ученичество не может быть односторонним, это двусторонний процесс. Ученичество не может быть даровано вам в одностороннем порядке. Вы становитесь учениками только тогда, когда я даю вам ученичество. Если вы считаете себя учениками самовольно, вам будет очень трудно. И такие несчастья также случаются.
Этот человек не понимает меня. Он даже не знает о том, что я ему говорю, что здесь происходит. Он просто предполагает. Такие вещи будут происходить. Про мере роста движения моих санньясинов, по мере возникновения большого ветра на этом ветру, на этих волнах многие люди будут окрашивать одежду, изготавливать малы, будут провозглашать себя. Люди будут двигаться с восходящим солнцем. Они хотят начать получать пользу от этого.
Такие люди бесполезны. И его слова совершенно бесполезны, потому что он не знает абсолютно ничего обо мне и о моём учении.
Религия — это не просто другой объект. Религия не имеет ограничений. Религия — это имя всей жизни в сочетании. Религия имеет право делать заявления относительно чего угодно, что включено в жизнь. Политик не имеет права делать такие заявления о религии, потому что политика ограничена. Но религиозный человек может делать такие заявления о политике, потому что религия не ограничена. Религия безгранична. Религия окружает всю жизнь и окружающее небо. Из религии нельзя исключить ничего. Видение религиозного человека включает в себя все измерения.
Я могу говорить о поэзии, потому что религия обладает также поэтическим аспектом. Вот почему в этой стране мы дали поэтам два имени. Мы назвали поэтов поэтами и риши. Мы называем их риши, говоря о тех, в чьей поэзии высказывается истина, в чьей поэзии присутствует опыт постижения Бога. Того, кто пропитал свою поэзию религией, мы назвали риши. Например, Рабиндранат Тагор — его следует назвать риши, а не поэтом. И его Гитанджали обладает той же ценностью, что и Упанишады. Он риши. И то, что он сказал, обладает не только метрикой, ритмом, грамматикой и знанием построения языка. То, что он сказал, несёт в себе истину, опыт. Из этого течёт нектар. Но нектар
