Напишет стишок, отвлечется, с делегатами планами творческими делится.
Все это называется термином особым – «В кулуарах съезда». Такая в газетах рубрика. И встречи те незабываемые расписывают журналисты-писатели, по стране разносят. Получается, вроде вся страна наша огромная в радостном ожидании войны собралась-столпилась там, в кремлевском дворце, рассказы лучших своих людей слушает. Вот интересный человек – и сразу вокруг него делегаты стадом. Он историю расскажет. А тут еще один знатный человек – тогда вокруг него кружок слушателей. Знаменитый полярный летчик товарищ Холованов рассказывает делегатам, как на полюс летал, по морозу трескучему. Директор Норильского комбината товарищ Завенягин рассказывает, как он на том же полярном морозе добывает стране никель и медь. Удивились делегаты, в ладоши захлопали и к другому интересному человеку – послушать рассказ о том, как он за прошедший год срубил на огромных пространствах и вывез к портам три миллиона кубометров ценных пород древесины, проложил в тундре семьсот километров железнодорожных путей, построил десяток угольных шахт и теперь уголек Родине гонит.
От одного рассказчика группа – к другому. Как рыбки в подводном царстве – р-р-раз, и все разом развернулись искрящейся серебристой стайкой. А возле товарища Завенягина одна слушательница молоденькая, с парашютным значком, чуть задержалась и, глядя куда-то в сторону, весело кому-то улыбаясь, приказала:
– Пройдите в комнату 205.
Закрыл товарищ Берия коробочку со знаком «Почетный чекист». В ящик стола сунул. Следующему пригодится. Если в окно не выпрыгнет.
А товарища Аказиса жалко. Лаврентий Павлович Берия жалостливым был. Хороших работников ценил. И жалел. Аказису большое будущее готовил. Из всех центровых ежовцев одного Аказиса товарищ Берия планировал оставить живым. И возвысить. Наверное, забыл товарищ Аказис, что сегодня ровно двадцать лет его работы в органах. Наверное, не ждал в такой день награждения и повышения. А может, и вправду уругвайским шпионом был, как о нем болтали? Если совесть чиста, пошто в окно ринулся?
Парашютная девушка произнесла слова тихо, но отчетливо. Произнесла, как боевой приказ. Произнесла в уверенности в безусловном себе подчинении. И отошла к другой группе слушать, как молодые энтузиасты, комсомольцы-добровольцы, на Колыме золото добывают.
Улыбнулся Завенягин. Улыбнулся улыбкой сильного, уверенного в себе человека, улыбкой оптимиста- полярника, который готов давать Родине все, что прикажет, который готов любой ценой строить мосты и дороги, заводы и рудники.
А сердечко сжалось. Выдохнул глубоко, но сдержанно, чтобы внимания не привлечь: раньше надо было стреляться. Пока в комнату 205 не позвали. Был Завенягин инженером, знал математику, любил вычисления. Попав на прошлом съезде в кандидаты ЦК, статистику завел на своих собратьев – таких же кандидатов, как и сам, ревниво следил, кто из них на повышение пойдет… Ревновать не получилось. Из 68 кандидатов ЦК на повышение пошли только шестеро, двое на своих постах остались… Остальные с горизонта стерлись, не мелькают больше. На основе простого анализа установил Завенягин, что и ему самому недолго осталось ждать приглашения пройти в комнату с каким-то там номером… Потому и решил сам в смерть уйти, приглашений не дожидаясь. Да все как-то откладывал. А какие возможности были! Директор Магнитки всегда при себе два пистолета имеет – один на ремне, другой, маленький, во внутреннем кармане. Как же директору металлургического комбината без пистолетов? А в Норильске ему по службе, кроме роты охраны и укрепленного неприступного особняка на скале, полагалось иметь личного оружия арсенал целый. Как же никель добывать без оружия? Какие возможности были красиво застрелиться! Теперь поздно. На съезде партии не то что пистолета в кармане иметь не положено, но и собственной авторучки. Жизнь Завенягину кончать надо. Но как?
Приказала девчонка пройти в какую-то комнату 205. Не знает Завенягин, что его ждет в этой комнате. Но догадывается. Погасла улыбка оптимизма на лице, затравленным зверем на окна кремлевские оглянулся-покосился. Не выйдет: у каждого окна – по паре шахтеров. С отбойными молотками на широких плечах. Вроде посмеиваются, вроде о своем болтают, опытом трудовым делятся. Но к окнам не допустят. И стерегут они окна не от какого-то абстрактного самоубийцы, а от Завенягина. Ибо знают: ему приказ передан. И от каждого окна – Завенягину улыбки радостно-оптимистические, мол, жизнь прекрасна и удивительна, и не надо в окошко прыгать, дорогой товарищ. Не позволим. Не допустим.
Девчонка же парашютистка, приказ передавшая, слушает рассказ усатого кавалериста, как он в 1920 году польских панов под Варшавой бил. Смеются слушатели. Как не смеяться, все знают: земля дрожала от Замостья до Варшавы, когда паны бежали от Красной Армии. А Красная Армия развернулась и победным маршем домой пошла. Зачем ей Варшава? Решили тогда Варшаву не брать. Но панам тогда дали! Ух, дали! Век не забудут. Наверное, и сейчас паны дрожат, как Замостье вспомнят!
Понимает Завенягин – это только физически девчонка от него далеко, вроде отдала приказ и отошла, но если разобраться, она с ним рядом. И рассказ про бегущих панов ей интересен, но только пока Завенягин приказу подчиняется, а если не будет, она интерес к рассказу потеряет и Завенягиным займется.
Знает Завенягин: он в ее поле интереса. Она его из своей зоны внимания не выпустила…
– Не спать! – сам себе командовал Рудольф Мессер. – Не спать!
Он знал, что во сне беззащитен. За двое суток ему удалось поспать всего немного, в воронке. Огромные дюжие банщики трут его мочалками, косточки правят, а в голове чародеевой звон. Хочется чародею послать все к черту и закрыть глаза всего на мгновение и так их держать закрытыми. Совсем недолго. Всего минуту.
На высоком посту наркома водного транспорта Ежов обнаружил странную особенность – ему вдруг перестало денег хватать, несмотря на то, что и за должность платят, и за звание. Давным-давно он знал о существовании денег и сильно в них нуждался, а потом как-то все больше от денег стал отвыкать. Не требовались деньги. Все само собой без них выходило.
Но сняли его с НКВД, и уже на следующий день обнаружил, что деньги все еще в силе, что деньги надо иметь с собой, причем невыразимую уймищу.
От ванны чародей отказался. Ванна расслабляет. Душ бодрит. Потому – душ, душ, душ.
Щеки его распаренные брил тюремный цирюльник. Из коммунистов. Из тех, кому бежать в метельную ночь, в неизвестную тревожную свободу из теплой тюремной бани никак не пожелалось.
Коммунисту чародей повелел: с бритвой осторожнее. И коммунист слушался.
Легко другим приказывать. А как отдать самому себе такой приказ, чтобы подчиниться? И команда такая простая: «Не спать!»
И так трудно эту команду выполнить.
Закрутился-замучился командир спецгруппы Ширманов.
Вести из Берлина. Много вестей. Агентура в Берлине работает. Только с сообщениями разобраться трудно. Потому как – разнобой. Если все сопоставить, выходит, что чародей Рудольф Мессер выступал в Берлине. Как всегда, с ошеломляющим успехом. Фокусы показывал, публику ответами на вопросы тешил. Ему из зала какой-то вопрос крикнули…
До этого места сообщения агентуры в общих чертах совпадают. Однако когда выясняешь, какой именно вопрос чародею задали, то разные агентурные сети и разные агенты дали тридцать два разных варианта.
Мессер (тут все сообщения совпадают), не задумываясь, ответил на вопрос…
А после опять путаница начинается. Агентура сообщала массу ответов… И все разные. Возможных вариантов вопроса сообщили более тридцати, а возможных вариантов ответа агентура собрала больше ста. Весь Берлин болтает про чародея, про его выступление, про вопрос и про ответ. Проблема: с кем в Берлине
