драгоценного красного дерева, а еще из музеев теток голых понатащили. Тетки – на холстах, в бронзе, в мраморе. Так в описи и вписаны: фигура №4139, из Эрмитажа, каменная, полу – женского, цвету – белая, греческого происхождения, старинная, б/у – бывшая в употреблении, бракованная (руки оторваны по самые плечи).
Теми фигурами всю ежову квартиру заставили. Кому они в музеях нужны, безрукие?
А кроме всего архитекторы, инженеры и рабочие аккуратно все ежовы комнаты обмерили, на каждый чулан, на каждый закоулочек подробные планы составили. А планы передали куда надо. Поясню: куда надо – это в Институт Мировой революции. Товарищу Холованову.
И пока товарищу Ежову квартирные условия улучшали, пока главную ежову квартиру благоустраивали и каменными фигурами обставляли, совсем рядом, на соседней улице, открылась контора «Мосгорсельсбыт», а саму улицу «Метрострой» разворотил и заборами загородил.
Зачем разворотил?
А какое ваше собачье дело? Так надо! И не задавайте глупых вопросов. А вообще кому какой интерес до канав и котлованов? Ими вся Москва перерыта.
В данном случае, однако, надо должное отдать «Метрострою»: недолго ковырялись, заборы сняли, засыпали котлован, улицу асфальтом залили.
Так вот: разворотили улицу вовсе не зря. Под той улицей Спецтрест «Метростроя» бункер бетонный возвел. Лучшая маскировка – все на виду делать: котлован рыть, ни свет ни заря самосвалами греметь, грязь по мостовым растаскивать, еще и лозунг на входе гвоздиками присандалить: «Сдадим объект досрочно к славному юбилею ВЧК-НКВД!»
Вход в бункер – через контору «Мосгорсельсбыта». Кому положено. А положено многим.
Чародей вырубился.
Его глаза еще видели буйное веселье, его уши еще слышали вопли полосатых и их разноцветных подружек, его шею еще обнимали чьи-то теплые руки, но перед ним уже плыл огромный свистящий, рычащий, ревущий цирк… Чародей величаво опускает руку, и вместе с нею опускается тишина, окутывая собою все и покоряя всех… Последний вопрос программы. Тысячи рук. Чародей подвел публику к рубежу безумия. Кажется, между ним и публикой проскакивают, провисая, чудовищной силы разряды, как между землей и небом, озаряя все вокруг и сокрушая все, что попадет на пути… Итак, последний номер программы, последний вопрос в последнем номере… Вопрос уже задан, и ответ повергнет цирк в неистовый, бурлящий и клокочущий восторг…
Но…
В метростроевском бункере – планы ежовой квартиры. На каждой стене. А посреди главного бетонного зала – макет квартиры. Что плохо: помещений в подконтрольной квартире много, и гостей к Ежову каждый вечер – стада, табуны.
Что хорошо: все они тут. И почти каждый вечер. Информация снимается одновременно со ста двадцати четырех микрофонов. Снимается с самого первого дня вступления товарища Ежова на пост руководителя НКВД. Сброшен теперь товарищ Ежов с поста, но работа продолжается. И будет продолжаться, пока последнего ежовца не встретят в ночном мраке не по-ночному бодрые ребята и не произнесут ритуальную фразу: «Иди, сука!»… А последним, как все в рабочих сменах догадываются, будет сам Николай Иванович Ежов, по-домашнему – Николь.
Учебная точка испанской группы на шесть кандидатов: каждой комната отдельная. А новенькой, запасной, комнаты не выпало. Потому дополнительную кровать в коридоре поставили. И ничего страшного. Тут все свои. Посторонних нет. Потому в отдельной комнате или в общем коридоре – велика ли разница? Возле кровати – тумбочка. В стенке – гвоздь. Зубную щетку – в тумбочку. Шинель – на гвоздь. Солдатский вещмешок – под кровать. А на стенку у кровати она кнопочками приколола портрет товарища Сталина.
Операторы в бункере – не абы кто, а лучшие флотские акустики. Любому из них шум винтов за много миль заслышать – разом определит тип корабля, примерное водоизмещение, направление и скорость движения. А особо лихие по неуловимым нашему уху особенностям шума еще и по имени тот корабль назовут. Тут уж включай память и вспоминай, сколько на том корабле пушек каких калибров, фамилию капитана вспоминай…
Вот таких ребят, лучших из тех, кто на флотах отслужил, сюда забирают. Работа не из легких: ежовы гости голяком по коридорам и залам галопом скачут, телесным зудом гонимы, поди уследи, кто в какой комнате. Фонограммы выступлений ответственных товарищей из НКВД давно сняты на партийных конференциях и съездах и анализу подвергнуты многоплановому, так что акустики голоса различают. Но только до тех пор, пока гости не перепьются. А они перепиваются. И быстро. Потому часто товарищу Сталину просто обрывки фраз докладывать приходится: с перепою у ежовых гостей голоса тускнут, сипят и скрипят непредсказуемо, и каждый раз на разный манер. Товарищ Сталин с пониманием относится и требует достоверности: лучше не определить говорящего, чем определить неправильно.
Но и это не все. Важно знать, кто сказал, что сказал, но еще важнее – кому. Потому система придумана: куклы резиновые заказаны с номерами. Кукла № 1 мордочкой и фигурой на Николая Ивановича Ежова похожа. Для пущей схожести – звезды маршальские подрисованы на куклином воротнике. Других кукол – стадо. Номера – как в американском футболе: меньше номер – важнее гость. А потом кукол расставляют по комнатам и коридорам макета необозримой квартиры. Дальше просто – товарищ Трилиссер минуту назад прослушивался в помещении №41, сейчас его голос слышится в помещении №24. Соответственно кукла №9, весьма на товарища Трилиссера похожая, переставляется на макете из одного помещения в другое. Гостей каждый вечер – до сотни и более. Каждую минуту они перемещаются по комнатам, залам и коридорам, как стеклышки в калейдоскопе. Соответственно перемещают и кукол на макете. Каждую минуту автоматическая фотокамера с потолка фиксирует положение кукол. Потом с определенной долей точности можно установить, что именно сказал товарищ Трилиссер в помещении №24 в 23 часа 51 минуту и кто при этом присутствовал. А сказал товарищ Трилиссер следующее:
– Что этот кавказский Гуталин делает! Что делает! Он режет глотки профессионалам. Ну хорошо, он всех нас перережет. А дальше что? Что, скажите мне, дальше? Сможет ли он без нас, без профессионалов?
– Недавно Яшку Серебрянского взяли. Это же чекист хрустального выбора.
– Брось. Я знаю Серебрянского. Крыса. Скорее бы Гуталин его шлепнул. Если бы у Гуталина были мозги, то Яшку Серебрянского надо не стрелять в сталинском подвале, а против нас выпустить. Спасая свою шкуру, Яшка Серебрянский всех нас перегрызет, всех передушит.
Ложатся отчеты на сталинский стол. «Я знаю Серебрянского. Крыса… Если бы у Гуталина были мозги… Яшка Серебрянский всех нас перегрызет, всех передушит…»
– Товарищ Холованов, враги сомневаются, есть ли у Гуталина мозги. Я вынужден врагов разочаровать: у Гуталина мозги есть. Где Серебрянский?
– Товарищ Сталин, Серебрянский – в смертной камере. Ждет исполнения.
– Выпустить. И спустить на своих, на ежовцев.
– Есть – выпустить! Есть – спустить!
– Я последую совету товарища Трилиссера, я спущу Серебрянского на его вчерашних друзей. А самого Трилиссера пора брать.
– Есть – брать Трилиссера. А Ежова?
– Пусть гуляет. Ежова – последним. Неопределенность – хуже всего. Пусть гуляет в неопределенности. И приготовьте Ежову новые унижения.
– У меня, товарищ Сталин, целый каскад унижений для Ежова заготовлен.
– Вот и действуйте. А перспективу не теряйте. Как вы теперь понимаете свою главную цель?
– Главная цель – новый шеф НКВД товарищ Берия.
– Правильно. Что сделано?
– Бункер у бериевского дома строится с опережением графика…
– Хорошо.
