– …мушкеты на стенах…
– …конные самураи пошли в атаку…
– …все в крови, с головы до ног…
Кое-что оставалось неясным. Но Дзимбо услышал достаточно, чтобы понять: при князе Гэндзи был чужеземец по имени Сута-ку, и он уцелел в обеих битвах. Когда битва окончилась, он шарил в развалинах Мусиндо – искал Дзимбо. Женщина невероятной красоты, наверняка знаменитая гейша, спросила у Кими, не знает ли она, где Дзимбо, и Кими сказала госпоже, что он ушел в горы, медитировать. Тогда госпожа заговорила с Сута-ку на его языке. Кими не поняла, что она сказала.
А потом дети принялись настойчиво сыпать вопросами, и Дзимбо рассказал им, как погрузился в медитацию и перестал замечать ход времени, и его посетили три ангела, посланцы Майтрейи, будды грядущего, и возвестили, что всем детям из этой деревни суждено вечное счастье – все они возродятся в Сухавати, Чистой земле Амиды, будды Сострадательного света.
Поздно вечером, когда дети ушли, Дзимбо прошелся по монастырю, изменившемуся почти до неузнаваемости. Старк был здесь. Он вернется. Может ли Дзимбо превзойти Старка в искусстве стрельбы? Возможно, когда-то и мог бы. Но не теперь. Старк наверняка все это время тренировался, а он – нет. Старк уложит его прежде, чем он успеет достать револьвер из кобуры.
Нет, это будет слишком просто. Надо устроить засаду. Старк охвачен горем и гневом. Он позабудет об осторожности. Да, засада сработает.
Лишь через несколько дней, проведенных в Эдо, Эмилия достаточно пришла в себя и смогла отпустить Старка. Гэндзи делал все, чтобы Эмилия живейшим образом участвовала в создании маленькой церкви для вновь отстроенного «Тихого журавля», и это пошло ей на пользу. Однако под глазами у нее залегли тени, и былая жизнерадостность еще не вернулась к девушке. Слишком уж мало времени прошло. Эмилии нелегко было позабыть чудовищную бойню, произошедшую у нее на глазах. И все-таки она уже начала изредка улыбаться.
– Вам непременно нужно возвращаться в монастырь так скоро?
– Да, Эмилия. Непременно.
Девушка посмотрела на револьвер сорок четвертого калибра, прицепленный к бедру, и второй, поменьше, засунутый за пояс, и не стала вдаваться в расспросы.
– Вы вернетесь?
– Вообще-то собираюсь.
Неожиданно Эмилия обняла Старка и крепко прижала к себе. Слеза упала ему на шею.
– Берегите себя, Мэтью. Пообещайте мне, что вы будете осторожны.
– Обещаю.
Гэндзи отправил со Старком Таро и еще пятерых самураев. Они знали, что им следует довезти чужеземца до деревни, а оттуда он уже в одиночку пойдет в Мусиндо. Старк не говорил по-японски, они не говорили по-английски. Потому они ехали молча.
Старк думал, что молчание окажется ему в самый раз, но вышло иначе. Его начали одолевать воспоминания. И он не мог от них избавиться. Его любовь к Мэри Энн оказалась сильнее ненависти к Крузу.
«Это счастливейший день в моей жизни, Мэтью. Клянусь», – сказала Мэри Энн.
«Ив моей тоже», – отозвался Старк.
Они с Мэри Энн, Бекки и Луизой стояли в тени рощицы, на земле, которая теперь принадлежала ему на совершенно законных основаниях.
«Думаю, здесь мы построим наш домик. Вот тут будет сад. Цветы и всякие овощи. А тут – загон для коров».
«А где будут свиньи?» – полюбопытствовала Бекки.
«Никаких свиней», – сказал Старк.
Бекки моргнула, недоверчиво и удивленно.
«Никаких свиней», – сказала она Луизе.
«Никаких свиней», – согласилась Луиза.
Мэри Энн посмотрела на Старка.
«Это ее первые слова. Она прежде не разговаривала».
«Никаких свиней?» – переспросил Старк.
«Никаких свиней», – кивнув, ответила Мэри Энн.
«Никаких свиней», – повторила Луиза.
«Никаких свиней!» – заливаясь смехом, воскликнула Бекки.
И вскоре все они смеялись. Они хохотали и никак не могли остановиться. А потом, все еще продолжая улыбаться, присели в тенечке.
Луиза так и не стала болтушкой. Это уж скорее было по части Бекки. Но теперь младшая начала время от времени вставлять словечко в разговор. Иногда ее побуждала разговориться тень от облака, иногда – порыв ветра, а иногда – наоборот, безветрие. Бывало, что она останавливалась пообщаться с каким-нибудь деревом или пробегающим мимо оленем. А когда Луиза была счастлива, что с недавних пор случалось частенько, она бормотала себе под нос: «Никаких свиней!»
