Эмилию одолевали мысли о будущем. Совпадет ли грядущая судьба с ее упованиями? Эмилия сидела рядом со своим нареченным женихом, преподобным Цефанией Кромвелем, и являла собою воплощение покоя. «Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего». Но сердце ее стучало так громко, что Эмилия невольно удивилась: неужто никто, кроме нее самой, не слышит этого стука?
Девушка повернулась к Цефании и увидела, что он смотрит на нее. На лице его, как обычно, застыло выражение праведной сосредоточенности: глаза слегка навыкате, уголки губ опущены книзу, а морщины прорезали кожу еще глубже, чем обычно. Когда Цефания делался таким вот неистовым и всепонимающим, Эмилии всегда казалось, что взор его проникает в самые глубокие тайники ее души.
– «Имя Господа – крепкая башня, – сказал Цефания. – Убегает в нее праведник – и безопасен».
– Аминь, – подхватила Эмилия и услышала, как брат Мэтью эхом повторил то же самое.
– Господь не покинет тебя! – продолжал Цефания. Голос его делался все громче, а лицо начало краснеть.
– Аминь! – слаженным хором отозвались Эмилия и брат Мэтью.
Цефания поднял руку, словно бы намереваясь коснуться девушки, но потом моргнул, и взгляд выпученных глаз устремился куда-то в пространство. Протянутая рука бессильно упала. Проповедник взглянул на приближающуюся пристань и сдавленно прошептал слова из книги притч Соломоновых:
– «Не убоишься внезапного страха и пагубы от нечестивых, когда она придет; потому что Господь будет упованием твоим и сохранит ногу твою от уловления».
– Аминь, – сказала Эмилия.
По правде говоря, она куда больше страшилась того, что осталось у нее за спиной, чем того, что ждало впереди. Все ее страхи перед неведомым давно уже были отшлифованы ожиданием и превратились в надежду.
Япония. Страна, настолько непохожая на ее родину, что даже не верится, будто они существуют на одной земле. Религия, язык, история, искусство – у Америки с Японией не было ничего общего. Эмилия никогда не видела ни единого японца, если не считать дагерротипов в музее. А японцы, как говорил Цефания, около трехсот лет почти не встречали иностранцев. «Они повинны в кровосмешении, – так он говорил, – сердца их искажены из-за изоляции; слух затуманен бесовскими гонгами, а зрение – языческим обманом. Мы можем посмотреть на одно и то же и увидеть совершенно разные вещи. Будь к этому готова, – так он сказал. – Берегись неверных суждений. Забудь обо всем, что ты считала само собой разумеющимся. Ты должна очиститься от всего суетного». Так он сказал.
Да, Эмилия не испытывала ни малейшего страха – лишь предвкушение. Япония. Эта страна давно уже снилась ей. Если и существует на земле место, где она сможет избавиться от адского проклятия, так это Япония. «Пусть прошлое воистину останется в прошлом!» – такова была самая пылкая молитва Эмилии.
Причал близился. Там ожидали десятка два японцев, портовые рабочие и чиновники. Минута-другая, и Эмилия сможет разглядеть их лица, а они – ее. Интересно, что они увидят, когда посмотрят на нее?
Сердце девушки бешено колотилось.
Глава 2
ЧУЖЕЗЕМЦЫ
Некоторые говорят, что все варвары – не более чем омерзительные пожиратели падали и никакого различия меж ними нет. Это неверно. Португальцы меняют оружие на женщин. Голландцы требуют золота. Англичане желают заключать договоры.
Исходя из этого, запомните: португальцев и голландцев легко понять. Англичане же опаснее всех прочих. А потому забудьте про остальных и внимательно изучайте англичан.
Окумити-но-ками Гэндзи, князь Акаоки, взглянул на себя в зеркало. Взору его предстал сущий анахронизм: множество древних одеяний, надетых одно поверх другого, сложная прическа – часть волос выбрита, часть распущена, часть причудливо уложена. И во всем этом сокрыто больше символики, чем в известнейших танка или буддийских иконах, почитаемых простонародьем.
– Князь…
Оруженосец Гэндзи опустился на колени и с поклоном подал господину короткий меч – вакидзаси. Когда Гэндзи заткнул его за пояс, оруженосец так же церемонно передал ему второй, более длинный меч – катана, на протяжении тысячелетия остававшийся душой самурая. Гэндзи собирался лишь ненадолго выйти из дома и совершенно не нуждался в мече, а уж тем более в двух. Но этого требовало его положение в обществе.
Внешность Гэндзи была безукоризненной и в то же время чрезвычайно консервативной – так скорее подобало бы выглядеть человеку почтенному, а не юноше двадцати четырех лет от роду. Объяснялось это тем, что пышные одежды и вправду принадлежали человеку более почтенному – деду Гэндзи, покойному князю Киёри, скончавшемуся три недели назад в возрасте семидесяти девяти лет. От черно-серого верхнего кимоно исходило ощущение воинской суровой простоты. Надетая поверх кимоно черная куртка камисимо с жесткими плечами-крыльями была столь же вызывающе проста – ни единого украшения. На ней отсутствовал даже родовой герб, стилизованное изображение воробья, уворачивающегося от стрел, летящих в него с четырех сторон.
И это упущение чрезвычайно не нравилось Сэйки, главному управляющему княжеского двора, которого Гэндзи унаследовал от деда вместе с одеянием.
– Господин, вас что-то заставляет выезжать инкогнито?
– Инкогнито? – Это предположение позабавило Гэндзи. – Меня сопровождает целый отряд самураев, и у каждого на одежде герб с воробьем и стрелами. Ты действительно думаешь, что при таких условиях кто-то меня не узнает?
– Господин, вы даете вашим врагам возможность сделать вид, будто они вас не узнали, оскорбить и тем самым вызвать кризис.
– Я откажусь оскорбляться, – ответил Гэндзи, – а ты предотвратишь любую неожиданность.
– Может случиться так, что вам не позволят отказаться, – стоял на своем Сэйки, – а я не сумею
