никогда еще не слышал.
– Записки, оставленные тобой для Джеймса, в конце концов попали в мои руки, и при первой же возможности я приехал в таверну, расположенную в районе нашего артиллерийского склада, указанную в ней, совершенно готовый – если собираешься услышать другую правду – иметь дело с колониальной хищницей, вцепившейся в Джеймса с одним желанием – вытрясти из него деньги. Затем увидел тебя в плохо освещенной комнате, – продолжал он исповедь, – и она внезапно осветилась сотнею свечей: ты поразила своими прекрасными, искренними глазами, оказавшимися почти на одном уровне с моими, и сверкающими золотистыми волосами, небрежно заколотыми в узел на макушке вместо припудренных птичьих гнезд у обычных девушек. Это было так невыразимо, необычно красиво, умно и независимо, полно теплоты, юмора и остроумия, хотя ты всего-навсего нуждалась в имени Холлоуэй, готовая купить его, но неспособная просить.
И вот передо мной, – продолжил он, – стояла женщина, которую я всегда надеялся найти и уже давно отчаялся встретить, незаслуженно оскорбленная моим братом и, возможно, именно поэтому неспособная стать когда-либо чьей-нибудь женой. А ты была не только очень гордой, но и беременной.
Торн замолчал, а большие зеленовато-голубые глаза, уставившиеся на него, все расширялись и расширялись, хотя шевелившиеся губы не издавали ни звука.
– Я решил жениться на тебе сам, зная, что меньше всего на свете ты нуждаешься в муже; жениться не только ради твоего же спасения, но и чтобы твой ребенок не был незаконнорожденным. Когда же понял, как ненавистна тебе даже мысль о физической близости, – продолжал он более сдержанно, – а также то, как мало значили мои слова о соблюдении дистанции – так мало, если помнишь, что ты даже хотела уехать из Нью-Йорка, не заключив очень важного для себя брака, – я принял единственно возможное решение – солгал, более того, придумал ложь, на мой взгляд, приемлемую для тебя.
Он пожал плечами.
– Как только начал лгать, ложь покатилась, как снежный ком… обрастая все новыми и новыми деталями, разрастаясь все шире и шире, но тем не менее я не сожалею о ней – ты нуждалась в имени, тебе хотелось кому-то довериться. И я рискнул предположить, что со временем ты станешь нуждаться во мне и захочешь меня так, как я любил и хотел тебя.
– А если бы не захотела?
– Все равно тебе не стало бы хуже, чем прежде, и когда пришло бы время, я не стал бы возражать против развода.
– Это было… очень… очень великодушно с твоей стороны.
– Нет, не было! – закричал он сердито. – Ребенок, что внутри тебя, – наполовину моя кровь, и ради всего святого, вбей в свою дурную голову, что я люблю тебя!
– Боже, что случилось с моим умом и остроумием? – пробормотала она.
Он свирепо посмотрел на нее.
– Что ты сказала?
– Ничего.
– Онемела, да?! – сердито проворчал он. – Что случилось со всегда острым язычком?
– Если помнишь, выполняю приказ молчать – слышу и подчиняюсь.
Он сдержал улыбку.
– А теперь можно говорить, если есть что сказать. Есть?
– Да, сэр.
– Говори.
– Очень хорошо, mon mari.[16] Только спина разламывается. Пожалуйста, разреши поменять это ужасное положение.
Он наклонился, взял ее за талию, бесцеремонно вытащив из кровати, поставил на пол; они стояли близко друг к другу, затем Торн освободил ее.
– Что-нибудь еще? – проворчал муж. – Если хочешь, говори сейчас, женщина, а в будущем придержи язык.
Лайза хихикнула.
– Ты перепутал события – такая сцена не для ссоры, она подходит к семейной жизни.
Торн поймал ее снова, прижал к своему обнаженному телу, совершенно забыв о хрупкости девичьих ребер и возможности дышать.
– Мы были семейной парой в течение последнего часа, – напомнил он ей тем хриплым голосом, которым совсем недавно, под покровом темноты, шептал с поразительной искренностью о том, что чувствовал, и вернул ее воспоминания к тому, чем они занимались во время акта их обоюдной любви и страсти.
– Т-торн?
– Да?
– Хочу кое-что сказать, если позволишь дышать. Он ослабил хватку, не отпуская совсем.
– Ты действительно влюбился в меня в тот самый первый раз?
– Не порочность, а тщеславие, вот твое имя, женщина, – сказал он язвительно. – Да, действительно влюбился в тебя в тот самый первый раз.
– И всегда подразумевал, что случившееся, – она перевела взгляд с него на кровать, – должно было произойти?
