Думаю, послезавтра, – ответил адвокат осторожно и, поколебавшись, добавил: – Он попросил, чтобы завещание было оглашено после похорон.
– Похоже, он действительно собирается разыгрывать из себя владельца поместья. – Джоанна сжала руки на коленях, чувствуя, как они дрожат.
– Вне всяких сомнений. – Генри Фортескью допил виски и отставил стакан в сторону. – Ты все еще хочешь, чтобы я передал письмо?
– При таких обстоятельствах, пожалуй, мне будет легче объясниться с ним самой, – признала она устало. – Прости, что отняла у тебя время.
– Я все равно собирался заехать к тебе.
Он пожал ей руку, изучая бледное лицо и запавшие глаза.
– Небольшой совет, – добавил он мягко. – Я бы не торопился менять фамилию, по крайней мере, пока не пройдут похороны. Помни, что я говорил о мнении местных жителей. Следующие несколько дней и так будут достаточно тяжелыми. Не создавай себе лишних трудностей, не вызывай их осуждения.
– Да, ты прав. Спасибо, – ответила она почти неслышно.
– Не провожай меня, я сам найду дорогу. – Он похлопал ее по руке и вышел.
Джоанна откинулась в большом кресле. Ее охватила тревожная дрожь. Потрясенная, она ошеломленно поняла, что внезапная смерть Лайонела вызовет самые неожиданные, но в то же время предсказуемые последствия.
Габриель не был в Вестроу два года, и она полагала, что тот не будет торопиться с возвращением, потому что слишком занят: днем изображая из себя успешного финансиста, ночью великолепного плейбоя. Когда уж ему заниматься домом! Тем более там живет его нежеланная и отвергнутая жена.
А знал ли он вообще, что она до сих пор живет здесь? И что ведет хозяйство его отца?
Конечно, знал, усмехнулась Джоанна. Габриель считал своей святой обязанностью все знать.
Перед ее мысленным взором внезапно появилось и сразу же исчезло тонкое, загорелое лицо с надменным взглядом темно-желтых, как у леопарда, глаз и высокомерной усмешкой на тонких губах.
Она не хотела вспоминать губы Габриеля, или его руки, или стройное, мускулистое тело, которое успела все-таки разглядеть во время их мимолетных соитий. Несколько коротких ночей навсегда отпечатались в ее сознании, хотя много раз она хотела стереть их из памяти, так же, как и презрительные слова, поставившие точку в их отношениях: «Думаю, что удружу нам обоим, если найду себе какое-нибудь другое развлечение».
И он сдержал свое обещание, подумала она горько. Габриель не скрывал своей неверности, надолго отлучаясь из дому, так что даже Лайонел не мог больше делать вид, что это как-то связано с работой.
А однажды Габриель вернулся, чтобы собрать оставшиеся вещи. Он сказал, что уходит, на этот раз навсегда.
Неизбежно разразился ужасный скандал. Отец и сын смотрели друг на друга как враги и говорили резкие, непростительные слова, пока она металась между ними, закрывая уши руками и умоляя их успокоиться.
– Проклятие, ты останешься здесь, – ревел Лайонел, – и выполнишь свой долг перед женой, если она готова тебя простить. Или ты больше никогда не войдешь в этот дом!
Она посмотрела на Габриеля, и ее губы безмолвно сложились в слово «пожалуйста», даже не зная, просит ли она его уйти или остаться. Взгляд темно-желтых глаз хлестнул по ней, опаляя огнем.
– Извини, – сказал Габриель насмешливо, – но есть такие жертвы, которых нельзя требовать ни от одного человека.
И он ушел. Она тоже хотела уйти, но Лайонел не отпустил ее.
– Ты моя невестка и хозяйка этого дома, – заявил он не терпящим возражений тоном. – Твой дом останется здесь.
Наверное, ей надо было настоять на своем уходе. Результаты ее школьных выпускных экзаменов были достаточно впечатляющими для того, чтобы поступить в политехнический колледж, если не в университет. Сейчас она бы уже занималась карьерой, у нее была бы своя жизнь. Но Джоанна чувствовала себя обязанной остаться: ведь из-за нее Лайонел поссорился со своим единственным сыном.
Справедливости ради надо заметить, что не только развал их брака стал причиной разногласий, напомнила она себе устало. Кроме того, что и отец, и сын обладали тонким деловым чутьем, у них не было ничего общего.
Они различались даже внешне. Лайонел был крепкого телосложения, со светлыми волосами и здоровым цветом лица. Габриель был столь же высок, но строен и жилист, а от матери-итальянки унаследовал темную мрачную красоту.
По темпераменту они также были полной противоположностью. Грубовато-добродушный, искренний и сентиментальный Лайонел открыто наслаждался жизнью. У него всегда находилось доброе слово для соседей.
Габриель же… А что за человек Габриель? – подумала Джоанна. Знала ли она его когда-нибудь по- настоящему?
Джоанне казалось, что Габриель отстранение наблюдает за жизнью и то, что он видит, слегка его забавляет. Он всегда контролировал свое поведение и вел себя сдержанно, даже когда занимался с ней любовью, по крайней мере после первого раза, – при этой мысли ее горло резко сжалось, – что, в свою очередь, все больше усиливало ее застенчивость и скованность.
Она заставила себя признать, что в этом не было его вины. Он не хотел на ней жениться, его вынудили пойти на такой шаг.
Лайонел тогда только что ушел с поста председателя «Верн Инвестментс» и хотел видеть своим преемником Габриеля, но только на собственных условиях.
