— Хорошо. И еще одно, что, как мне кажется, вы должны знать. Вы помните Метте Ольсен, родную мать Яна Эгиля?
— Конечно. Я же был ее адвокатом в свое время.
— Вы знаете, что она переехала в Йольстер?
— В Йольстер?! — удивленно повысил голос Лангеланд.
— В часе езды отсюда. У Щёснесфьорда. Я собираюсь заехать к ней завтра утром. Интересно, что из этого выйдет.
— Метте Ольсен живет так близко от своего родного сына… Вы проверяли? Может быть, это просто совпадение или у нее тут родственники?
— У всех бергенцев тут есть родственники, но я не слишком-то верю в совпадения, Лангеланд. И уж точно не сейчас, когда поблизости произошло убийство.
— Да-да, разумеется. Тут надо под каждый камень заглянуть. Я с вами совершенно согласен: вам стоит ее навестить, но… Будьте поосторожнее с ней — она и так несчастный человек.
— Вы ведь больше не ее адвокат?
— Нет. Когда я покинул Берген, она нашла себе другого. По крайней мере, я никогда больше о ней ничего не слышал.
— Ну, значит, по этому вопросу мы тоже договорились. — Я поднял рюмку в знак того, что мы пришли к согласию.
— Вы хотели рассказать мне еще о событиях семьдесят четвертого, — напомнил он, глотнув коньяку.
— Да. Ян Эгиль сообщил мне сегодня кое-что о том дне, когда погиб Свейн Скарнес.
Он впился в меня внимательным взглядом, как будто я был основным свидетелем обвинения в деле, которое он вел.
— В тот февральский день тысяча девятьсот семьдесят четвертого года Ян Эгиль сидел дома и играл паровозиком. Раздался звонок в дверь. Отец открыл, и сразу после этого послышался шум ссоры.
— Ссоры? А кто пришел?
— Он не знает, он не вышел — играл.
— Звонок в дверь… Значит, это была не…
— Нет, конечно нет. Ян Эгиль сказал то же самое. У матери были ключи, ей не нужно было звонить в дверь.
— Но она же сама тогда сказала, что позвонила, а когда ей никто не открыл, она отперла дверь сама.
— Да, но это было позже — уже после того, как произошло падение с лестницы. Ян Эгиль сказал — не знаю, можно ли полностью доверять его словам, ведь прошло десять лет, — что он слышал голос мужчины. С отцом ссорился мужчина.
— Боже мой! — Лангеланд заметно побледнел, когда до него дошло. — Но тогда…
— Я уже говорил вам сегодня, Лангеланд: Вибекке Скарнес не должны были сажать в тюрьму.
— Но какого черта она призналась? Она же сама призналась, Веум, я ведь ее не уговаривал.
Я, подтверждая, кивнул и откинулся на спинку стула. Человек за соседним столиком — я заметил краем глаза — подозвал официанта и заказал еще порцию виски с содовой.
— Запишите на счет! — прибавил он.
— В деле Хиллерена тоже было признание.
— Да, но ничего же общего, Веум! К тому же… — Лангеланд замолчал.
— Мы уже с вами ломали голову над тем, почему она призналась, разве не так?
— Да, — согласился он. — Чтобы защитить малыша. Она была уверена, что это сделал он.
— Сразу после этого он столкнул с лестницы меня. Так что эта мысль не была такой уж невероятной.
— А за несколько месяцев до того он укусил Скарнеса до крови, что тоже было одной из причин, почему она решила не забирать мальчика после освобождения.
— Она его боялась?
Он пожал плечами:
— Мне надо с ней связаться. Думаю, можно говорить о пересмотре дела. Но я не понимаю, как эти события связаны с тем, что произошло тут.
— Пока не ясно. Но, раз уж я тоже теперь работаю над этим делом, мне надо кое-что проверить.
Официант принес виски на соседний столик, и мы попросили его повторить наш заказ. Лангеланд остался при своем дорогом коньяке, а я перешел на «Кровавую Мэри».
Репортеры кругами ходили вокруг нашего стола, но Лангеланд всех их отшивал, отказываясь что-либо комментировать. Человек за соседним столиком приободрился, как будто очередной стакан вернул его к жизни. Пару раз я заметил, что он поглядывает в нашу сторону, как будто хочет что-то сказать. Но я его не поощрил: у меня стойкое предубеждение против знакомств в баре поздним вечером.
Огромная тень легла на наш столик — рядом стоял человек гигантского роста и смотрел на нас.
— Привет, Ханс! — улыбнулся Лангеланд. — Присаживайся, пока место не заняли.
— Я не помешаю?
— Ну что ты!
Ханс Ховик обернулся к бару, жестом заказал бокал пива и тяжело опустился на свободный стул. Он посмотрел на меня и покачал головой:
— Жуткая история!
Я кивнул в ответ и объяснил Лангеланду:
— Либакк был троюродным братом Ханса, и он все это время следил за Яном Эгилем. Последний раз навещал в прошлые выходные.
— Я уже знаю. Мы успели поговорить, пока ты был у Яна Эгиля.
— Что ты думаешь предпринять? — спросил Ханс.
— Похоже, у нас есть два пути. Первый — поймать Силье на слове и использовать ее признание насколько возможно. Но не исключено, что она от него и откажется после того, как с ней поработают полицейские. Другой — сделать ставку на неизвестного убийцу, грабителя, который зашел слишком далеко. А когда понял, что натворил, сбежал без добычи, боясь, что его схватят на месте преступления. В деревнях такое, кстати, бывает довольно часто. Проблема, конечно, в том, что нет никаких следов взлома. Очень важно дождаться результатов экспертизы — и по месту преступления, и по оружию. Плюс заключение патологоанатомов. Короче… пока ждем.
Ханс был задумчив.
— Эта Силье…
— Ты встречался с ней?
— Да, мельком. Несколько раз. Зачем ей признаваться в том, чего она не делала?
— А почему Вибекке призналась в семьдесят четвертом? — Лангеланд пронзил Ханса взглядом инквизитора.
— Да потому, что она это сделала!
