Сидельников: — Нет. Их за это самих отправят в Чечню.
Колян: — У нас в учебке одного сержанта отправили за то, что он пропил старый овчинный полушубок. Он ехал вместе с нами в одном вагоне. Его убили потом в Грозном.
Мирзуха: — А мы два бэтэра продали.
Сидельников: — Как это?
Мирзуха: — А так. На зачистку ехали, а тут чехи. Первый бэтэр подорвали, взводный сразу погиб, а ротного ранило, они его дорезали потом. Куда едете, говорят. Вам бэтэры везем. Ну, за четыре лимона продали и обратно в полк. Я ведь даже бежать не пытался. А меня судят теперь по этому делу. Двенадцать лет обещают за продажу оружия. Зампотыл, сука, списал на нас все, что пропили в полку за это время — двенадцать стволов, гранатометы, соляру, бушлаты. По его рапорту выходит что в том бэтэре одних валенок целый КАМАЗ был.
Колян: — Че-то дешево — четыре лимона.
Мирзуха: — Сколько дали. Не на рынке же, не поторгуешься.
Колян показывает вырезанные из картошки две женские груди. Сидельников тоже выточил кое-что. Солдаты ржут.
Строй. Казарма. Голый по пояс старшина ходит перед строем.
Старшина: — Пшеничников!
Пшеничников: — Я!
Старшина: — Иди сюда. Ты ж у нас калич?
Пшеничников: — Так точно.
Старшина: — Че с тобой?
Пшеничников: — Контузило.
Старшина: — На тумбочке стоять сможешь?
Пшеничников кивает.
Старшина: — Становись. Да на тумбочку залезай, баран. На, держи…
Сует ему в рот сигарету:
— Стой, не шевелись.
В прыжке выбивает сигарету с разворота ногой.
Старшина: — Заступаешь дежурным по пункту сбора военнослужащих. Понял? Дневальными с тобой… Андрияненко!
Андрияненко: — Я!
Старшина: — Фигня. Дневальным пойдешь.
Андрияненко: — Товарищ старшина, я не могу, у меня колени…
Старшина: — А с тобой че?
Андрияненко: — Снайпер.
Старшина: — Отставить. Тогда Тумчин и…
Тумчин: — Товарищ старшина, у меня пальцев нет.
Старшина: — Бля, понабрали в армию каличей! Когда вас уволят уже!
Тумчин: — Никогда. Нам в дисбате еще сидеть.
Старшина: — Иванов, у тя все есть? Ничего не оторвало? Тогда дневальным пойдешь. В спецгруз сегодня поедут… Сидельников, Мирзоян и Беляев.
На плацу стоит грузовик, солдаты залезают в кузов. Выезжают из полка.
За кадром: Ночами мы ездим в спецгруз — груз 200. Развозим цинковые гробы. Какой-то умный начальник с садистской наклонностью решил, что в спецгруз должны ездить обязательно «дизеля». Наверно для того, что бы мы смотрели на своих мертвых товарищей и думали о том, как плохо поступили, что остались живы.
Сидельников, Мирзуха, Колян едут в грузовике по городу. В кузове стоит большой деревянный ящик.
Колян: — Куда едем-то?
Сидельников: — В Домодедово.
Колян: — Давай покурим?
Сидельников достает сигареты, протягивает одну Коляну. Закуривают. Колян садится на ящик. На ящике табличка: «Полковник Миронов В. П. 1996. Грозный. В/ч 01860».
Колян: — Тяжелый какой полковник. Зампотыл, поди. Жируют там на казенных харчах, во какую гробину отгрохали. Целиком, наверное. А может и нет там полковника, так, песку насыпали для весу и привет. Все равно ведь не вскроешь.
Мирзуха: — А мы вчера с Китом одного парнишку везли, так цинк легкий-легкий был. Ребята, которые цинк сопровождали, говорили, что там одна нога только. Зато его нога, они точно знают.
Сидельников: — Слезь с гроба.
Колян: — А?
Сидельников: — Слезь с гроба, сука!
Колян пересаживается на лавочку: — Че ты орешь, придурок.
На светофоре Колян стреляет сигареты у прохожих. Водитель «Зила» протягивает ему пачку. Колян одной ногой становится на капот, грузовик трогается. Сидельников ловит его за ногу, солдаты пытаются втянуть его в кузов. Им это удается. Они начинают смеяться.
Колян: — Шапка! Блин, шапку потерял! Че ржете, придурки!
Сидельников: — А курево? Курево?
Колян показывает пачку.
Все начинают ржать еще сильнее. У Мирзухи выскакивает вставная челюсть. Солдаты едут в грузовике с гробом и гогочут, как безумные.
Домодедово, грузовой терминал. Солдаты вытаскивают цинк из машины. Рядом с машиной курит чернявый майор с усиками.
Они затаскивают гроб в терминал, выходят.
Сидельников подходит к майору: — Товарищ майор, у вас сигареты не будет?
Закуривают.
Майор: — Поехали. В кузове покуришь.
Сидельников: — В батальон?
Майор: — На Курский. Потом во Внуково. Поехали, поехали.
Машина едет по Москве. В кузове кроме солдат, пожилая женщина. Она везет цинк с сыном домой. Все молчат.
Выгружают гроб.
Солдаты стоят строем. Перед ними ходит майор.
Майор: — Товарищи подследственные! Вы совершили воинское преступление. Вы оставили Родину в трудный час, бросили оружие, струсили. Бежали в тепленькое местечко. Вот перед вами мать солдата, выполнившего свой долг до конца. Вам должно быть стыдно перед ней. Он погиб за вас, а вы спрятались за его спиной и спинами еще сотен тех, кто не вернулся с поля боя, кто положил свою жизнь за восстановление конституционного строя нашей Родины…
Мать молча стоит рядом. Потом наклоняется и отрывает прилипшую к цинку обертку.
Ночь. Казарма. Сидельников ложится спать.
Сидельников: — Сказал бы я тебе, сука. Сказал бы я тебе.
Дизелятник. Кабинет начальника. За столом сидит толстый полковник. Перед ним стоит мама Сидельникова.
Мама: — Что ж вы делаете, люди вы или нет? Ведь он же уже отслужил свое, он же больной! Не отправляйте, пожалуйста, не отправляйте! Сволочи, сволочи!
Полковник: — Успокойся, мать! Успокойся! Он сам подписал рапорт. Вот: «Согласен служить в любой точке России!» Успокойся, мать, кому-то надо служить.
Мать: — Что ж вы то не служите! Сволочи…
Она сидит с Сидельниковым на лавочке в комнате для посетителей.
