механизме жестокой истины.
Когда Двейн ушел от Патти Кин из закусочной «Бургер-Шеф» и, сев в свою рекламную машину, уехал, Патти Кин уже была твердо уверена, что она могла бы осчастливить его, отдав ему свое юное тело, свою выдержку и жизнерадостность. Ей хотелось плакать оттого, что на его лицо легли морщины и жена у него отравилась порошком «Драно», а его пес должен был непрестанно ввязываться в драки, так как не мог вилять хвостом, да еще и сын у Двейна — гомосексуалист. Обо всем этом она отлично знала, как, впрочем, знали про Двейна и все другие.
Патти посмотрела на радиобашню, ВМСИ, которая тоже принадлежала Двейну Гуверу. Это была самая высокая постройка в Мидлэнд-Сити. Башня была в восемь раз выше памятника Джорджу Хикмену Бэннистеру. Наверху у нее горел красный свет — чтобы не натыкались самолеты.
И еще Патти думала обо всех новых и подержанных автомобилях, которые принадлежали Двейну Гуверу.
Кстати, земные ученые открыли потрясающую штуку про тот континент, на котором стояла Патти Кин. Оказывается, он опирался на глыбу толщиной в сорок миль, и эта глыба медленно плыла в расплавленном месиве. И у каждого континента была своя глыба. А когда одна глыба сталкивалась с другой, образовывались горные цепи.
Например, горы в Западной Виргинии образовались, когда большой обломок Африки ударился о Северную Америку. И уголь в этом штате образовался из деревьев, сгоревших при столкновении.
Это новое открытие еще не дошло до Патти Кин. И до Двейна Гувера тоже. Не дошло оно и до Килгора Траута. Я сам об этом узнал только позавчера. Я читал журнал и смотрел телевизор. По телевизору выступала группа ученых, рассказывавших, что теория плавающих, сталкивающихся и дробящих друг дружку глыб — не просто отвлеченная теория. Ученые могли привести доказательства, что это сущая правда и что, например, Япония и Сан-франциско находятся в чудовищной опасности, потому что в этих районах глыбы могут сильнее всего столкнуться и перемолоться.
Еще ученые говорили, что ледниковые периоды все время будут повторяться. Ледники в милю толщиной будут, выражаясь геологически, все время наползать и сползать, как шторы на окнах.
Кстати говоря, у Двейна Гувера были необычайные мужские достоинства, но он этого даже не замечал. Да и те немногие женщины, с которыми он имел дело, были недостаточно опытны, чтобы об этом судить.[10]
Двейн проехал от закусочной к строящейся новой школе. Он не торопился возвращаться к себе в контору, особенно оттого, что страдал эхолалией. Франсина прекрасно могла справиться и без указаний Двейна. Он отлично обучил ее.
Стоя над ямой, вырытой для погреба, Двейн столкнул туда комок земли. Потом сплюнул в яму. Потом попал ногой в грязь. Его правый башмак застрял в грязи. Он вытащил руками башмак и счистил с него грязь. Потом прислонился к старой яблоне, чтобы надеть башмак. Раньше, когда Двейн еще был маленьким, тут была ферма. На этом месте был фруктовый сад, росли яблони.
Двейн позабыл о Патти Кин, но она о нем не забывала. Вечером она наберется храбрости и позвонит ему по телефону. Но Двейн не ответит: его не будет дома. Он будет сидеть в обитой тюфяками палате в городской психбольнице.
А сейчас Двейн прошел дальше и залюбовался гигантским экскаватором, расчищавшим строительную площадку. Яму для погреба тоже выкопал экскаватор. Сейчас машина стояла без дела, вся облепленная глиной. Двейн спросил белого рабочего, сколько лошадиных сил в этой машине. Все рабочие на стройке были белые.
Рабочий сказал:
— Не знаю, сколько в ней лошадиных сил, знаю только, как мы ее прозвали.
— А как вы ее прозвали? — спросил Двейн и обрадовался, что у него прошла эхолалия.
— Мы ее зовем «Сто негритосов», — сказал рабочий. Это был намек на те времена, когда все тяжелые земляные работы в Мидлэнд-Сити делали негры.[11]
Часа в два дня Двейн поехал к себе в контору, стараясь ни с кем не встречаться: у него снова началась эхолалия. Он ушел в свой кабинет и стал искать в ящиках, чего бы ему почитать, над чем подумать. И он наткнулся на рекламную брошюру фирмы резиновых изделий, которую получил месяца два назад. Выкинуть ее он не успел.
В рекламной брошюре предлагались еще всякие кинофильмы, вроде тех, какие Килгор Траут видел в Нью-Йорке. В брошюре были кадры из этих фильмов, и от них пошло раздражение в мозг Двейна, а оттуда пошли импульсы в тот участок спинного мозга, откуда шло сексуальное возбуждение. Это возбуждение вызвало набухание кровеносных сосудов, и все органы Двейна отреагировали на этот импульс.
Поэтому Двейн и позвонил по телефону франсине Пефко, хотя она и находилась всего футах в двенадцати от него.
— Франсина? — сказал он.
— Да? — сказала она.
Двейн с трудом поборол свою эхолалию:
— У меня к тебе просьба, и я никогда еще с такой просьбой к тебе не обращался. Но обещай, что ты мне не откажешь.
— Обещаю, — сказала она.
— Я хочу, чтобы мы с тобой сию минуту ушли отсюда, — сказал он. — И поехали в Шепердстаун в «Мотель-люкс».
Франсина Пефко была вполне согласна поехать в «Мотель-люкс» с Двейном. Она считала, что это — ее долг, особенно когда она видела, какой он подавленный, издерганный. Но она не могла так просто оставить на весь день свое место в конторе, потому что ее стол был нервным центром всей конторы Двейна Гувера.
— Завел бы себе шальную девчонку, пусть бы и убегала с тобой, когда тебе вздумается, — сказала ему Франсина.
— Не нужна мне шальная девчонка, — сказал Двейн. — Мне ты нужна.
— Ну тогда запасись терпением, — сказала Франсина. Она пошла в общий зал — попросить Глорию Брауниг, белую кассиршу, занять на время ее место.
Глории очень этого не хотелось. Всего месяц назад на двадцать пятом году жизни она перенесла тяжелую операцию после неудачного выкидыша в гостинице «Рамада», в Грин-Каунти на автостраде № 53, напротив входа в Окружной парк имени Отцов-Основателей США. Было в этой истории и несколько странное совпадение: отцом нерожденного младенца был Дон Бридлав, белый газовщик, который когда-то изнасиловал Патти Кин на автомобильной стоянке у спортивного клуба. И у этого типа была жена и трое детей!
Над столом Франсины Пефко висел плакатик — ей подарили этот плакат в шутку на прошлогоднем рождественском балу, устроенном конторой в «Отдыхе туриста».
Плакат правильно оценивал истинное положение вещей. Вот что там было написано:
Глория заявила, что она не желает обслуживать нервный центр.
— Никого я не желаю обслуживать, — сказала она.
И все же Глория заняла место Франсины за ее столом.
— Раз у меня не хватает смелости покончить с собой, — сказала она, — так буду хотя бы делать то, что мне скажут, — на пользу человечеству.
Двейн и Франсина поехали в Шепердстаун в разных машинах, чтобы не привлекать внимания к своим взаимоотношениям, Двейн снова ехал в машине новой модели. Франсина — в своем красном спортивном «туристе». На бампере у него была наклейка. На ней было написано:
Конечно, это было очень лояльно по отношению к Двейну — налепить на бампер своей машины его рекламу. Но Франсина всегда была очень лояльна по отношению к нему, всегда радела за интересы своего друга, своего Двейна.
И Двейн старался платить ей взаимностью, хотя бы в мелочах. Например, в последнее время он прочитал немало книжек и статей о взаимоотношениях мужчины и женщины. По всей стране шла
