топили американцы, что «ножки Буша» гнал в Россию вовсе не Дядя Сэм, что не все русские – мафия, что Путин не продал Бушу Россию и что, не добей Мы сообща талибов, они – в силу хотя бы географической близости – быстрее пришли бы в Москву, чем в Америку, и раньше бы сделали обрезание Митрофанову и Жириновскому, чем Дику Чейни?
А самое главное, кто это будет втолковывать – и там, и тут? Разве при всей своей президентской власти вы в силах перекрыть это серийное производство псевдолитературного, псевдопесенного и телевизионно-киношного денатурата бандитской морали, на котором уже привычно, налаженно и легко варят свои бабки артели и полчища окололитературных, киношных и эстрадных трутней?
Как сказал когда-то Хрущев донецким шахтерам: «Скажите мне, какой министр вам не нравится, и я его выгоню в момент! Но я же не могу разогнать министерство!»
Перестроить министерство общественного мнения по обе стороны океана – it is really штука посильнее «Фауста» Гете. Потому что это не делается ни командой «Форде винде!», ни даже «Овер штаг через нос!». Нужна новая Концепция Взаимного доверия, Телемосты доброжелательности, Саммиты народного знакомства, Программы декодизации бандитской нравственности и борьбы с подростковым алкоголизмом, Мобилизация здравомыслящей интеллигенции на возрождение духовности и морали в народе и долгосрочные льготные условия делового партнерства с иностранцами. Именно льготные – для поощрения совместных проектов, а не для их растерзания усилиями американских и русских бюрократов.
Но самое важное, на мой взгляд, загасить антиамериканскую истерию в России и антироссийскую в Америке.
Примите мои заверения в глубоком почтении и позвольте продолжить изучение России методом опроса московских водителей.
Эдуард Тополь.
Москва, 2 декабря 2001 г.
С чего начинается Родина
Господину В.В. Путину, Президенту РФ
Оперативное донесение № 007
Многоуважаемый Владимир Владимирович!
Я не сомневаюсь, что в силу особого влияния на Вашу юность фильма «Щит и меч» Вы прекрасно знаете слова этой песни. Но спешу сообщить, что в песенное донесение вкралась трагическая ошибка: Родина не начинается с картинки (тем более с той, нашей с Вами, – портрета Ленина на первой странице любого букваря). Как театр начинается с вешалки, Родина начинается с паспортного контроля на ее границе.
Не знаю, что Вы заметили при этом контроле во время Вашего нынешнего визита в США, я доношу о своем опыте, который – в свете Вашего с Бушем исторического заявления о конце противостояния США и России – кажется мне чрезвычайно важным. Дело в том, что в день, когда Вы вылетели из Москвы в Вашингтон, я из США – с посадкой в Париже – вылетел в Москву. И вот мои дорожные впечатления.
Париж, 13 ноября, аэропорт Шарль де Голль. Протягиваю паспорт в окошко пограничника и слышу улыбчатое, рокочущее низким баском:
– Бонжур, мсье!
Он берет паспорт, мельком заглядывает в него и тут же возвращает, улыбаясь:
– Мерси, мсье.
А теперь – буквально назавтра – полет в Шереметьево. И я уже знаю, что меня ждет. Как всегда, получасовая очередь к будке паспортного контроля. Нигде в мире, даже в Канкуне в разгар курортного сезона, нет таких очередей. Неужели в Москву приезжает больше иностранцев, чем в Париж, Лондон, Нью-Йорк, Рим? Думаю, все-таки не больше, но там – как и во всех цивилизованных аэропортах – эти очереди текут сквозь фильтры контроля с крейсерской скоростью шесть человек в минуту и неизменным: «Бонжур!.. Гуд морнинг!.. Бонжорно!.. Ка ничео?..» А здесь – вот оно, с чего начинается Родина: полчаса – как минимум! – стоишь в очереди к пограничной будке, единственной открытой из шести. Ладно, достоялся. Подхожу к окошку, протягиваю паспорт, улыбаюсь, говорю по-русски:
– Здравствуйте!
Молчание. Милая девушка в гимнастерке с выражением бетонного сфинкса на лице берет мой паспорт, глядит на фото, потом – пронзительно – на меня. Одним пальчиком набирает мою фамилию на компьютере, ждет, как на него среагирует Большой Брат. В томительной паузе пытаюсь все-таки сломать этот бетонолед:
– Как поживаете? Как погода в Москве?
Все равно молчит. Гвозди бы делать из этих людей. Четыре раза клацнула штемпелем в мои паспорт и визу, положила их на стойку:
– Проходите!
Знаете, Владимир Владимирович, за последние тринадцать лет я не менее ста раз проходил эту пограничную и таможенную процедуру. Я знаю многих пограничниц в лицо, я вижу по их глазам, что и они, глянув на мою фамилию, тоже узнают меня и даже – некоторые – читали. Но добиться от них простого «здрасте», да еще бы с улыбкой, ни разу не удавалось, никогда! Во всяком случае, при въезде в страну. Зато каждый раз, отходя от их будки, я вспоминаю, как это происходит в США, где ни один пограничник, даже если и глянет на мою фамилию в паспорте, никогда не сопряжет ее ни с одной прочитанной книгой. И все- таки, беря мой паспорт, он говорит:
– How are you, sir? Welcome home!
С этого начинается Родина.
И еще. Попробуйте, Владимир Владимирович, позвонить в любой московский офис, проверьте мой опыт. У меня получается так, я говорю:
– Алло, здравствуйте!
На том конце:
– Да.
Я еще бодрее:
– Алло! Здравствуйте?!
– Да…
Но я только приехал в Россию, я еще не врубился в местный этикет, а точнее, не вырубился из американского и повторяю на пределе своей доброжелательности:
– Здравствуйте!!! Добрый день!!!
И слышу плохо скрываемое раздражение:
– Да! Говорите!
Вздыхаю и говорю:
– Знаете, девушка, я сейчас лопну от гордости: при первых звуках моего голоса вы, даже не сказав мне «здрасте», уже сказали мне «да»…
В ответ два теплых – наконец-то! – слова и гудки отбоя. И – накрылся бизнес, больше мне в этот офис звонить нельзя.
Минуточку, Владимир Владимирович, не откладывайте это донесение, оно не о пустяках, оно архисерьезно! Вы можете сколько угодно реформировать структуры власти, Вы можете делать исторические заявления, перестраивать экономику, вводить и выводить законы и постановления, но все Ваши титанические попытки вернуть Россию в цивизацию не дадут, я боюсь, ничего, пока страна не возродит, не вспомнит своей генетической памятью древнерусское, а ныне столь редкостное и только глубоко провинциальное свойство – здороваться и искренне, с улыбкой смотреть на встречного человека.
Я никого не виню и не пытаюсь иронизировать – я не Жванецкий, не Лиходеев и не Шендерович. Я
