евреи ('Полька Моисеева Закона', как сказано в одном стихотворении о беженках). Почти все они оказались в Средней Азии и поначалу их даже не брали в армию. Лишь время спустя значительный процент евреев пополнил ряды польской армии, а в латышской бригаде и литовской дивизии их процент достигал более половины состава, из коих 90% были рядовыми пехотинцами. Кроме того, евреи составляли 75% 1-го Чехословацкого отдельного батальона генерала Людвика Свободы.
В 60-80-е годы в издательстве Министерства обороны вышли в свет мемуары нескольких участников Второй мировой войны, главным образом маршалов и генералов.
Все они, не сговариваясь, написали о бойцах-евреях. Конечно, цензура к ним, мягко говоря, придиралась. Приведу анекдотичный случай. Один генерал перечисляет фамилии своих фронтовых друзей: здесь и русский Иванов, и украинец Петренко, и татарин Ахметов, и белорус Петрункевич, и даже некий инженер Абрамович по национальности – ленинградец!
Кажется, абсолютный рекорд в перечислении еврейских фамилий в книге воспоминаний на 350 страницах принадлежит генерал-лейтенанту А.Д. Окорокову – около 100 фамилий.
В процентном отношении они занимают первое место. Это не случайность. В свое время моя 'краткая' аннотация этой книги заняла почти две страницы. В этой же книге есть редчайшее описание научных экспериментов нацистов, например в 'Анатомическом институте' в Данциге. Под этой вывеской творились чудовищные преступления: 'Мы видели обезглавленные трупы, огромные чаны для вываривания жира, куски человеческой кожи. Самое страшное находилось в подвале-холодильнике… сотни… голов мужчин, женщин и детей. Они стояли в строгой последовательности – русские, поляки, узбеки, казахи, евреи, грузины, цыгане…'47 Жаль, что ни Макашов, ни Баркашов этого не видели…
Кто в России из числа моих ровесников и людей постарше не слышал имен двух прославленных летчиков Великой Отечественной войны – Ивана Никитовича Кожедуба и Александра Ивановича Покрышкина? Трижды Герои Советского Союза и настоящие патриоты в самом высоком смысле слова. Пожалуй, юдофобы, но судите сами.
Перед самым началом войны А.И. Покрышкин (1913-1985) попал в только что присоединенную к СССР Молдавию. Снимал с товарищами комнату у бывшего торговца-еврея, который не любил пришельцев. Он избегал встреч с квартирантами. За несколько дней до войны немецкие 'юнкерсы' летели над территорией СССР, приказа их сбить не было, да и угнаться за ними на отечественных самолетах было нелегко. В один из таких дней на пороге комнаты Покрышкина появился хозяин. Далее цитирую их диалог, не избежавший, разумеется, цензуры:
– Видели их?
– Кого? – пожал я плечами, хотя сразу понял, о ком идет речь.
– И ваши ничего им не могут сделать. Ничего! – горячо продолжал хозяин. – Как-то в разговоре с вами, господин офицер, я наугад сказал, что через год немец будет здесь. И не ошибся: год прошел – и вот он появился.
– Что ж, – притворно вздохнул я, – все складывается по-вашему. Может быть, и магазин вам скоро вернут.
– Не шутите, господин офицер. Я всегда считал вас серьезным человеком. О них, – он… поднял руку вверх, имея в виду пролетевшего фашистского разведчика, – мы, евреи, кое-что знаем. Немец мне возвратит магазин? Ай, зачем вы это говорите?..
Я старый человек и готов дожить свой век при какой угодно власти, только не при Гитлере.
– Но вы же рады тому, что немцы пролетают над Бельцами?
– Кто вам сказал, что я рад?
– По вас вижу.
– Зачем так говорить? Я думаю о Румынии. Там остались мои братья, сестра…
Спустя некоторое время старик сообщил о близком нападении на Советский Союз:
– Послушайте, на этой неделе Германия нападет на Советский Союз.
Мне пришлось изобразить на лице безразличие к его сообщению, назвать эти слухи провокационными. Но старик не унимался:
– Это не слухи! Какие слухи, если из Румынии люди бегут от фашиста Антонеску.
Они все видят. Армия Гитлера стоит по ту сторону Прута, и пушки нацелены на нас!
Что будет, что будет? Куда нам, старикам, податься? Если бы я был помоложе, сегодня же уехал бы в Россию. Мы сейчас молимся за нее, за ее силу. Гитлер здесь должен разбить себе лоб, иначе беда…
Я поспешил на аэродром. По дороге думал о старике, о его словах. Сколько пренебрежения к нам было в нем раньше! Потом оно сменилось безразличием, а теперь вот искренними симпатиями… В этот город я вернулся лишь через три года.
Вся семья старика была убита немцами48.
Ясно, что старику не нравилась советская власть. Александра Ивановича, понятное дело, это коробило. Правоту еврея он смог понять лишь в ходе и после войны.
В полку А.И. Покрышкина служил некий капитан Яков Жмудь. Как ни странно, но человек с такой фамилией был евреем. Рассказ относится ко времени освобождения Северного Кавказа: 'Однажды ко мне на аэродроме подошел инженер по вооружению капитан Жмудь. Разрешите, говорит, обратиться по личному вопросу. На нем лица не было, бледный, осунувшийся, даже руки дрожат. Я сразу догадался, о чем он меня попросит. Вчера наши войска освободили Ногайск. А там перед войной жили родители, жена и дети инженера. Он ничего не знал о них. Очевидно, они остались в оккупации. Я тоже полагал, что это так, но очень не хотел, чтобы инженер сам узнал страшную правду о гибели своих родных и близких. Мне было жаль этого замечательного человека. А на радостную весть ему было трудно рассчитывать. Ведь в Таганроге, Жданове и Осипенко немцы уничтожили всех евреев. Ногайск стоит на той же большой дороге. Но, подумав, решил, что мой отказ будет еще более бесчеловечным.
– Что ж, дорогой, – сказал я инженеру, – если такая беда случилась, ее уже не поправишь. Надо крепиться. Бери машину и поезжай.
Он ушел, подавленный горем. И у меня защемило сердце'. Действительность была страшной: 'Вечером, возвратившись с задания, я увидел инженера Якова Жмудя в окружении однополчан. Он рассказывал им о своей поездке в Ногайск. Голос у него был тихий, надломленный, глаза красные. За один день он, казалось, постарел на несколько лет.
– И детей постреляли? – услышал я чей-то возмущенный вопрос.
Стало тихо.
– Все в одной яме лежат: сестра, старики, дети… Все…
– Вот изверги!
Жмудь заплакал. Гнетущая тишина, казалось, давила на плечи. Все стояли окаменев, словно видели перед собой могилу, заваленную окровавленными телами'49.
– Не плачь. Слезами горю не поможешь… Обещаю тебе завтра же в отместку за гибель твоей семьи уничтожить несколько немецких самолетов. Инженер поднял заплаканное лицо, посмотрел на меня и молча протянул руку. Я крепко пожал эту трудовую руку, умеющую так искусно налаживать наши пулеметы, пушки и навигационные приборы…50. (Жаль, что этот искусный инженер не сидел в одном окопе с Астафьевым. Дело в том, что Яков Жмудь усовершенствовал убойную силу пушек и пулеметов, соединив их одной кнопкой).
Ясно, что Покрышкин сочувствует капитану, называет его замечательным человеком, которого он не вправе был не отпустить на пепелище. Собственно, на этом можно было бы и оборвать рассказ. Но Покрышкин его не обрывает, он рассказывает, как при посадке самолета случайно обнаружил могилу расстрелянных советских военнопленных, в которой без различия национальностей лежали русские и татары, евреи и украинцы – всех их уравняла смерть.
Покрышкин сдержал обещание, правда, не обошлось без 'приключения'… Вспомнив, как немцы расстреляли его друга, спускавшегося на парашюте, он без жалости расстрелял экипаж сбитого им 'юнкерса'… На аэродроме его ожидал капитан Жмудь.
– Как я волновался за вас, товарищ гвардии майор… При всех такое пообещали, а могло быть…
А.И. Покрышкин был незаурядной личностью, мужественным солдатом и гражданином – редкое сочетание качеств в одном человеке. Он о многом сумел рассказать в своей книге – и о бездарном сталинском командовании, и о том, как его исключали из партии, и о том, как те, кто его хаяли, потом
