Этюды любви и ненависти

тем, что в ином мире услышит волшебную игру Рубинштейна68. Я же, в свою очередь, признаюсь, что за всю свою жизнь никогда и ни о ком таких восторженных и благоговейных слов не слышал и не читал…

Поэт и литератор Николай Минский (1855-1937) посвятил Антону Рубинштейну, на мой взгляд, прекрасное стихотворение, но вряд ли оно может конкурировать с панегириком В.А. Нелидова:

Рубинштейну

Когда перед столичного толпою
Выходишь ты, как лев, уверенной стопою,
И твой небудничный, величья полный вид
Приветствует она восторга громким гулом, –
Мне кажется: опять Давид
Играть явился пред Саулом…
Явился в этот век, безумный и больной,
Чтоб в гордые умы пролить забвенья чары,
Чтоб усыпить вражду, чтоб разогнать кошмары,
Чтоб озарить сердца надеждой неземной…
И вот ты сел играть, вот клавиши проснулись,
И полились, журча, хрустальные ключи.
От мощных рук твоих горячие лучи
Ко всем сердцам незримо протянулись,
И растопили в них забот упорный лед.
Средь моря бурного столицы многолюдной
Ты вдруг создал, как Бог, какой-то остров чудный.
Ты крылья дал мечтам – и молодость вперед
На этих крыльях полетела,
Вперед, в страну надежд, где силам нет преград,
Измены нет в любви и счастью нет предела.
А старость грустная умчалася назад,
В заглохший край воспоминаний,
Невинных слез и трепетных признаний.
И высоко над бездной суеты,
Прильнув к твоей душе, взнеслась душа поэта,
Туда, перед лицом бессмертной красоты,
В эдем негаснущего света.
Ты в мертвые сердца огонь любви вдохнул,
Ты воскресил все то, что опыт умерщвляет.
И молится толпа, и плачет, как Саул,
И гений твой благословляет…69

1886 г.

Аннибалова клятва Сколько литературы о погромах? Несть числа. И все же, каждый раз натыкаясь на описание погрома, я испытываю боль и ненависть…

Шесть суток продолжался страшный погром в Одессе. Обыватели одного из домов открыли у себя лазарет, собрав общими усилиями минимум необходимого, – кто-то дал подушку, кто-то простыню, кто-то посуду; оборудовали 16 или 18 лежачих мест, которые уже на следующий день были заполнены. Постоянно дежурила одна медсестра, забегали врачи из соседних больниц, которые, надо думать, были переполнены. Свидетель, великий русский актер Николай Федорович Монахов (1875-1936), вспоминал: 'Среди раненых нашего лазарета мне запомнилась еврейская девушка, жившая на Молдаванке. К ней ворвалась толпа хулиганов и разгромила ее нищенскую, убогую квартиру; кто-то ударил ее чем-то тяжелым по голове, она упала и дальнейшего не помнила… Дальнейшее нам рассказала уже сестра милосердия, которая привезла ее к нам в лазарет'.

Девушка эта зарабатывала на жизнь себе и престарелому отцу шитьем рубашек и штанов, которые продавала на рынке. Молдаванка – и поныне самый бедный квартал Одессы – подверглась тогда полному разгрому: 'Стены этого квартала были обрызганы кровью растерзанных евреев (здесь и далее курсив мой. – С. Д.). В тот момент, когда девушка упала от удара, в комнату вбежала сестра милосердия и, присев над ней, прикрыла ее своим платьем, тем самым спасая ее от убийства.

Затем она с трудом выволокла раненую и в бесчувственном состоянии привезла к нам…

В наш лазарет привозили, в общем, легкораненых. Все раненые через десять-двенадцать дней уже уходили; в конце концов, в лазарете осталась одна девушка, не решавшаяся уйти. Она поправлялась… Гораздо больше опасений внушало состояние ее психики. Она боялась выйти из лазарета'. Организаторы лазарета не знали, что делать с девушкой, прописать? Но у нее не было даже паспорта, и посему студенты гостиницы, где был размещен лазарет, уступали несчастной по очереди каждый день свою комнату…

Рассказ о девушке имеет 'счастливый конец': ее нашел старик-отец. При этом потрясение, пережитое обоими, да и самим свидетелем, навсегда осталось в его памяти: 'После погрома, который и без того достаточно растрепал мои нервы, я еще съездил на еврейское кладбище, где были выставлены обезображенные трупы для опознания. Я не хочу говорить о деталях этой ужасной выставки, но никогда не забуду громадной площади, на которой были рядами выложены сотни трупов, окруженных плотным кольцом стонущей, плачущей толпы. В течение многих месяцев я видел во сне эту ужасную выставку и кошмарные подробности одесского погрома…

Я дал себе слово никогда больше не приезжать в Одессу. Мне казалось, что, если я опять увижу этот изумительный город, ужасные картины пережитого погрома снова оживут в моем мозгу и лишат меня покоя'70. И эту Аннибалову клятву Н.Ф. Монахов сдержал.

У рассказа об одесском погроме есть продолжение. Потеряв душевный покой, Н.Ф.

Монахов бежал в Киев, но и там бесчинствовали погромщики, правда, менее организованные, чем в Одессе, они в основном грабили магазины и лавки, обошлось без жертв. Однако во время Гражданской войны головорезы 'наверстали упущенное': на Украине не осталось ни одного местечка, где не пролилась бы еврейская кровь.

Преждевременная смерть избавила великого актера от того, чтобы быть свидетелем убийства шести миллионов евреев, к которым он испытывал искреннюю симпатию.

Потомок Аввакума Владимир Пименович Крымов (1878-1968) родился в семье староверов. Его родословная по материнской линии восходит к неистовому протопопу Аввакуму Петрову (1620/1621-1682). Крымов прожил долгую и интересную жизнь. Здесь и путешествия в Южную и Центральную Америку, и два кругосветных плавания. Учился в Петровской лесной академии, окончил Московский университет, был успешным предпринимателем. Не разделял взглядов своего патрона А. С. Суворина, будучи коммерческим директором 'Нового времени'. Самый значительный вклад Крымова в культуру – издание 'роскошного журнала' 'Столица и усадьба' (1914-1916). Человек незаурядный, он умел делать деньги, общался с сильными мира сего и даже… писал письма тов. Сталину, призывая его не отдавать власть, 'никого не щадя', укреплять армию и не преследовать за веру. Насколько тов. Сталин внял его советам, известно. К счастью, призывал он Отца всех народов из далекого зарубежья…

Книги В.П. Крымова имели некоторый успех, в частности заметки о прошлом, в которых он широко использовал фрагменты газетных сообщений. Не чурался Крымов и еврейской темы; например, забавно читать такую запись: «В Петербурге, среди многих других вырезок, у меня хранилась одна из 'Ведомостей С. Петербургского градоначальника'. Для руководства полицейских чинов напечатано: 'Штундистов, баптистов, гугенотов и прочие малоупотребительные вероисповедания считать за евреев'»71. Доступно для невежд, просто и убедительно. Но чутье ищеек безошибочно: любой 'протестантизм' следует искать 'в нише' между